— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила мать Инны у мужа.
— Не очень, но надеюсь когда-нибудь понять.
Я был уверен, что сегодня они все равно ничего не поймут. Может, и через год не поймут. Но смирятся. Внуки как-никак… Поэтому я поставил дочь на асфальт и сказал:
— Артем.
— Артем, — покачала головой теща. — Посмотрите на него. Он Артем!
— У меня квартира есть, — заявил я, не зная для чего. Чтобы солидности себе, что ли, придать.
— Бабушка! — топнул ногой Сашка. — Ты так и будешь стоять и не поцелуешь меня?
— Да что же это?! — растерялась женщина.
— И меня, — попросила Валентина.
Знали они, знали своих бабушку и дедушку!
— Милые вы мои! — вдруг расплакалась мать Инги и принялась целовать внука и внучку. Потом выпрямилась и заявила: — Все равно ничего не понимаю.
Ну, тут они еще маленько поразбирались, а я увидел Степана Матвеевича и не выдержал, подошел к нему.
Степана Матвеевича держали под руки два молодых человека, по виду вовсе не академики, но все же из. Академии наук.
Где-то совершили запуск в прошлое, потому что взгляд Граммовесова был ужасен. Я подошел и обнял его. Мне плакать хотелось при виде этого жуткого зрелища.
— Можно хоть что-нибудь сделать? — спросил я у молодых людей, поддерживающих Степана Матвеевича.
— Ничего нельзя сказать заранее.
— Главное — объяснить феномен, — сказал второй. — Вы родственник?
— Нет. Но я очень заинтересован в судьбе Степана Матвеевича.
Кто-то тронул меня за плечо. Я оглянулся. Это был Семен. И лицо его было сейчас не злое, не грубое, а просто какое-то тоскливое.
— Вот что, Артем, — сказал он. — Возьми на память. — И он протянул мне радиотелефонограмму.
— Что это?
— Прочитаешь… Я ведь и не знал, что ему уже четыре года… Только по фамилии и догадался. Валерка это послал. На все станции… Прощай…
— Подожди, Семен.
Но он только махнул рукой и пошел прочь.
Тося все еще стояла возле вагона. Уж ее-то я не мог отпустить просто так. Да и некуда ей было идти здесь, в Марграде.
— Тося, — сказал я, — ты сейчас поедешь к нам. И мы все очень здорово придумаем.
— Нет, Артем. Я приду к вам, но не сейчас.
— Да куда же ты в незнакомом городе?
— Я знаю, Артем… Я знаю.
— Тося…
— Нет… Сейчас нет. Но скоро вы увидите меня. Обещаю. У меня есть Ингин адрес.
— Прощай, Артем.
Это Иван обнял меня.
— Почему же «прощай»? Только до свиданья.
— И я не хочу тебя терять. Вот не хочу, и все. Даже не могу. Сил таких у меня не найдется.
— Так и не надо, Иван. Я тебя жду у себя, если ты согласен.
— Ну, сейчас у тебя достаточно хлопот и без меня. Но зайду. Даже если исчезнешь куда, все разно найду. Артем, ты мне вроде брата стал. Хоть и сентиментально, но правда… До свиданья! До свиданья, Артем!
— До свиданья, Иван! Я тебя очень жду!
И Иван тоже ушел…
И вообще толпа заметно редела. Студенты грянули под гитару строительную песенку собственного сочинения. Валерка метался среди них, наводя порядок.
— Валерий! — крикнул я. — Михаил! Клава! Светка!
Светка погрозила мне кулаком. Клава улыбнулась. Михаил хотел что-то сказать и не мог. Видно было, как надулись жилы на его шее. Он снова заикался…
— Счастливо всем оставаться! — крикнул я.
Валерка нехотя подошел.
— Что же ты? — сказал я. — Так и уйдешь?
— Так ведь мы еще наверняка встретимся. Ты учти, Артем, что бросить институт мы ей не позволим. Весь наш комсомол этого не позволит.
— Да с чего ты взял, что бросит?
— С чего, с чего? Семья у нее теперь какая! И что за песни без нее…
— Да споет она еще с вами, споет.
— Артем! — это кричала Светка. — За Инку головой отвечаешь!
На это я был согласен.
Стройотряд уходил, оглашая вокзал боевой песней. И Инга что-то кричала им вслед.
Вот и Зинаида Павловна. Прекрасная седая женщина.
— Зинаида Павловна, — попросил я, — уж вы-то обязательно зайдите к нам.
— Непременно, Мальцев, непременно.
— Не забудьте только.
— Да как же я забуду, если я сейчас прямо к вам. Надо ведь как-то разместить семью. Вы хоть продумали это?
— Нет, — сознался я. — Ничего такого я еще и не продумал.
— Ну вот и займемся.
Все мое семейство и родственники начали потихонечку отходить от вагона.
Но тут стояла еще одна родная пара. Валерий Михайлович в майке-сетке, брюках, без ремня и разношенных тапочках и писатель Федор.
