— Сашка! — крикнул я и схватил сына на руки. — Сашка!
— А загадку? — тотчас же спросил он.
— Будет, будет загадка! Миллион загадок! Жив! Здоров!
— Жив он, жив, — сказал Семен.
— Спасибо, Семен!
— Ладно… — махнул рукой Семен.
И тут он увидел свою жену. А жена приближалась к нему с Иваном. Они, правда, шли не в обнимку, они даже за руки не держались. Но шли-то они все-таки рядом. Далеко от своего вагона. Вот ведь никого больше здесь из нашего вагона не было, а Тося шла рядом с Иваном.
— Понятно, — сказал Семен.
— Семен! Спасибо тебе! Да как же это?
Семен только отмахнулся и пошел к своему вагону. Тося и Иван остановились возле меня. Тося взъерошила волосы мальчишке. И спокойна она была сейчас, словно и не встретила своего мужа, словно они и вообще-то не были даже знакомы.
— Ингу надо поскорее обрадовать, — сказала Тося.
— Да, да, — ответил я.
Сына я крепко держал на руках. Так и шли мы вдоль вагонов: Иван с левой стороны, а Тося — с правой. Я и бежать-то боялся, чтобы не растрясти свое вновь приобретенное счастье.
Около окна нашего вагона я приподнял сына. Зинаида Павловна и Светка его увидели и начали что-то радостно говорить, обращаясь к невидимому мне собеседнику, к Инге, конечно. Но сама Инга в окно не выглянула.
Я вошел в вагон с победным, ну, может, только чуточку глуповатым от счастья видом. Вагон уже знал о происшествии. Даже тетя Маша сказала:
— Явился безбилетный гражданин!
Семен сидел в нашем купе и смотрел в окно. Но сначала я должен был пройти к Инге.
— Вот, — сказал я. — Вот он, беглец…
Я ожидал радости, уж конечно, слез, но не такого спокойного отношения, чуть ли не безразличия. Инга даже не встала. Она долго смотрела на меня, пока я не отвел свой взгляд, потому что мне стало как-то не по себе. Потом сделала жест рукой, как бы приглашая сына сесть рядом с собой. Погладила его по голове и плечу. Но все движения у нее были какие-то ненастоящие.
— Да что с ней? — прошептал я Зинаиде Павловне.
— Это пройдет, Мальцев. Я уже дала ей, что нужно. Вернее, что есть. Пусть она полежит спокойно.
— Хоть бы заплакала.
— Это хорошо, если бы заплакала. Но только она не заплачет, характер у нее не такой.
— Уж мы-то детей не потеряем! — заявила Светка.
Я вернулся в свое купе и сел напротив Степана Матвеевича. Валерий Михайлович о чем-то разговаривал с Семеном, но тихо, так что я ничего не мог разобрать. Федора в купе не оказалось. Не было здесь и Ивана.
Семен вдруг пересел ко мне поближе и сказал:
— Ты вот что, ты позови Тосю сюда.
— А почему сам не позовешь?
— Видишь ли! Я тебе тоже могу сказать: почему ты сам-то сына не нашел?
— Да, да. Спасибо тебе, Семен! Прости, не знаю, как тебя и благодарить!
— Не надо мне вашей благодарности… Мне Тосю надо. И катитесь вы все потом.
Я пошел в последнее купе и сказал:
— Тося, там тебя Семен просит…
— Семен? — удивилась женщина. — Какой Семен?
— Да хватит вам… Семен Кирсанов, муж твой!
— Никакой он мне не муж, Артем.
— Ох, неразбериха! Так что же ему передать?
— Ну, раз просит, так приду. Вот только брови подкрашу и губы. — А ведь она ни разу здесь не красилась, не знаю уж, как там дома.
Я повернулся и пошел назад. С противоположной стороны к нашему купе приближалась группа людей: Иван, Федор, еще два каких-то гражданина и заведующий лабораторией, в которой я работал. Это уж было совсем странным. Он-то как сюда попал?
— Вот, — сказал Иван. — В помощь нам товарищи.
— Академики! — возвестил Федор.
— Да нет, вовсе не академики и даже не доктора наук, — сказал один из вновь прибывших. — Академики жаждут попасть в ваш поезд, но только вы все время ускользаете.
— Здравствуй, Артем! — сказал заведующий лабораторией.
— Здравствуйте, Геннадий Федорович! А вы-то какими судьбами?
— Так ведь все институты, которые имеют хоть и отдаленное отношение к этой заварухе, поставлены на ноги. Повезло, повезло! Почему не самолетом?
— Долго объяснять…
— Прошу располагаться, — предложил Иван. — Тесновато, конечно, да не в этом сейчас дело.
В первую очередь в купе разместили членов комиссии. Мне, Ивану и Федору пришлось стоять. Но мы были не в обиде. Такое научное подкрепление нас очень обрадовало. Даже Степан Матвеевич начал проявлять признаки интереса к происходящему. И только Семен сидел недовольный. Все это его словно не касалось. Или он и без посторонней помощи мог выйти из создавшегося положения?
