— Теперь Петрукки следит, чтобы было заплачено и по его счетам, и по счетам монсеньора Лоренцо, — закончил Эстебан, показав рукой в сторону балкона.
Можно было бы сказать, что правосудие действовало в данном случае слишком поспешно. Едва сброшенные с балкона тела касались земли, как толпа тут же разрывала их на куски, которые надевала на пики, вилы или просто заостренные палки и расходилась, разнося по всему городу эти ужасные знаки победы.
— Давайте уйдем отсюда! — попросила Фьора. — Я больше не могу!
— Я бы вас увел, — заметил Эстебан, — но нам придется остаться. Вы сами увидите, что мы не в силах пройти сквозь эту толпу, которая уже пьяна от крови, а скоро совсем опьянеет от вина!
И правда, в толпе стали появляться кувшины, из которых пили все желающие.
Наступал новый акт драмы. На балконе появились три связанных человека. Один из них был одет в фиолетовую одежду.
— Архиепископ Сальвиати, — прошептал Деметриос. — Неужели они и с ним расправятся безо всякого суда?
Эти трое приговоренных были повешены за ноги на решетке балкона. Толпа взвыла от радости и подалась вперед, чтобы лучше видеть мучения жертв. Эстебан решил воспользоваться тем, что вокруг них стало свободнее. Он взял Фьору за руку и повлек за собой. Последним шел Деметриос. Эстебан слишком торопился увести Фьору из этого опасного места и впопыхах натолкнулся на человека, который невозмутимо наблюдал за происходящим. Когда Эстебан чуть было не сбил его ног, то в ответ тут же получил молниеносный и довольно сильный удар кулаком.
— Черт бы побрал всю эту нескладную деревенщину! — начал было он, готовый продолжать стычку, но Деметриос остановил его:
— Прости моего слугу, мессир Андреа! Он тебя толкнул, потому что мы спешим уйти от этого страшного зрелища!
— Почему? Ты что, считаешь, что с этими убийцами поступают слишком жестоко? Я бы…
Он не успел закончить свою фразу. Его взгляд остановился на Фьоре и наполнился неожиданной для такого человека нежностью. Молодая женщина тоже его узнала. Это был Верроккьо, самый известный во Флоренции скульптор, к тому же прекрасный художник и ярый сторонник Медичи.
— Для тебя это должен быть радостный день, Фьора Бельтрами, потому что сегодня казнят врагов твоего отца. А ты так бледна…
— Я только что приехала, мессир Андреа, и не ожидала, — что сразу попаду в кровавый котел.
— Кровь Джулиано не имеет цены, — отмахнулся Верроккьо. — Ну-ка, посмотри! Теперь очередь Франческо Пацци.
Его взяли прямо в ночной рубашке, в постели с женщиной…
Это и вправду был он. Несмотря на веревки, которыми он был связан, и на следы крови на лице и на теле, на то, что он был обнажен по пояс, Франческо Пацци не потерял своего независимого вида. Возмущенные люди, которые знали, что именно он убил Джулиано Медичи, требовали, чтобы убийца был выдан народу. Через короткое время он, связанный за щиколотки, болтался рядом с Сальвиати слишком высоко, чтобы его можно было ухватить руками, но все же достаточно для того, чтобы попасть в него камнем или палкой. Тогда в него буквально тучей полетели камни…
На этот раз Фьора не отвернула лицо. Судьба этого человека, который несколько дней назад за руку отвел ее в брачную комнату, была ей совершенно безразлична. Наблюдая за его мучениями, она задавала себе единственный вопрос: где могла быть Иеронима?
Она услышала, что Деметриос спрашивал у скульптора, что стало со старым Джакопо, патриархом Пацци, и был ли он тоже арестован?
— Нет. Ему с несколькими сторонниками удалось уйти, но Петрукки послал погоню. Казнили уже двадцать шесть человек, если я правильно посчитал. Пора возвращаться в мастерскую!
— Вот это и удивляет меня, — заметил Деметриос, — что ты ее оставил!
— А что мне оставалось делать? Все мои ученики улетели, как стайка воробьев при первых же ударах колокола, и я остался совершенно один среди своих красок, глины и кистей! И я решил поступить так же, как они, но теперь мне надо работать. — Верроккьо повернулся к Фьоре:
— Я думаю, что найду для тебя время, моя прекрасная Фьора. У меня в голове есть замысел бронзовой Артемиды, но ни одна из моих натурщиц не вдохновляет меня на богиню. Я поговорю об этом с сеньором Лоренцо!