— В любом случае, — сказал он, — вы уже однажды писали мне письмо, в котором была ложь. Помните, перед вашей поездкой в Париж? Неужели вы станете доказывать, что это сплошная ложь?
Фьора опустила голову и вспомнила о словах Оливье ле Дема. Если он знал, что она родила девочку, то король тем более тоже об этом знал.
— Признаюсь, сир. Я солгала!
— А! — воскликнул он с торжеством. — Вам случается и признаваться! Скажите мне, где вы были всю эту долгую зиму?
Фьора подняла голову: она не могла отказываться от своей плоти, даже если это будет ей стоить жизни.
— Сначала в Париже, и в этом я вам не солгала. Затем в Сюрене, в маленьком владении моего родственника Агноло Нарди, молочного брата моего отца. Там я родила девочку, которой сейчас занимаются Агноло и его жена Агнелла.
— Ну, вот мы и у цели! — воскликнул король, вскочив из кресла, как будто там была пружина, и принялся расхаживать вдоль камина. — Дочь! А от кого этот ребенок? Не надо мне говорить, я и сам знаю: от вашего супруга, Филиппа де Селонже, с которым вы, несмотря на все уверения, тайно встречались!
И это дьявольское письмо тоже не лжет! Вы попросту переговорили, как и сами сообщаете, кое с кем «из мятежников», другими словами, с вашим дорогим супругом, но вы, конечно, не могли мне прямо сказать, что беременны. И потом вы решили скрыться. Видите, я все знаю!
Потрясенная Фьора не сразу сообразила, что ей на все это ответить.
— Что это за бред? — не слишком вежливо спросила она. — Я скрыла бы рождение дочери от моего супруга? Дочери, которую я назвала Лоренца-Мария?
— Лоренца? — Теперь уже удивился Людовик.
— Конечно. Все, кто там был, могут вам это подтвердить: это совсем не плод моего союза с мятежником, который прячется от вас, но именно от него-то я и старалась все скрыть! Ведь дочь родилась от моей любовной связи с Лоренцо Медичи! По-моему, я не утаила от вас, что была его любовницей?
— Действительно, но…
— Сейчас мой супруг знает о наших отношениях с Лоренцо, и, поскольку он навсегда для меня потерян, мне больше нет никакого смысла лишать себя своей маленькой дочери и в мои планы входит воссоединиться с ней.
— Это правда, что вы виделись с графом де Селонже? Где?
Когда?
— Примерно три недели назад, в Нанси, в монастыре Пресвятой Богородицы.
— Значит, вот где он прячется?
Фьора поднялась и спокойно произнесла:
— Я сказала об этом королю, потому что Филипп де Селонже не скрывается! Он выбрал это место, чтобы каждый день молиться на могиле монсеньора Карла, последнего герцога Бургундского и единственного хозяина, которому он когда-либо служил. На днях, возможно завтра, он даст обет.
Людовик XI медленно вернулся в свое кресло и положил руки на резные подлокотники, изображающие львов. Он погрузился в глубокое размышление.
— Он что, хочет стать монахом? Разве он больше вас не любит? — спросил он с иронией, которая сильно задела молодую женщину.
— Я могла бы увезти его с собой, но… ценой клятвопреступления, — призналась она.
— Какого?
— Он потребовал, чтобы я поклялась перед богом… что никогда не принадлежала Лоренцо Медичи. Я не смогла…
Охваченная воспоминаниями, Фьора даже не повернула голову, когда раздался скрип открывшейся двери:
— Девочка моя!
И Фьора очутилась в объятиях Леонарды. Чувство облегчения вдруг нахлынуло на нее.
— Леонарда! Моя Леонарда! Боже мой!
— Я приказываю вам отойти друг от друга, — холодно проговорил Людовик XI. — Женщина, вас привели сюда не для того, чтобы вы устраивали душещипательные сцены. Вы должны ответить на вопросы.
— А пока я спрошу у вас, сир: что вы такое с ней сделали, что довели до этого состояния?
Пораженный Людовик XI не мог произнести ни одного слова в ответ этой женщине, которая осмелилась обратиться к нему таким тоном.
— Вы забыли, кто перед вами!
— Нет… вы — великий король. А она, эта бедная девочка, которой на земле отказано даже в капельке счастья, для меня дороже собственной плоти и крови. Спрашивайте меня, что хотите, но больше не разлучайте нас!
— Как тут узнать правду? — сам себя спросил король. — Ну ладно, попробуем! Прежде всего, что вы знаете о девочке, родившейся в Сюрене этой весной?
