Сходным образом развивается Гуссерлем и критика историцизма. Последний также ведет к релятивизму, поскольку рассматривает факты в зависимости от времени, исторической ситуации, которая вызвала их к жизни. Ситуация с течением времени уступает место другой ситуации. То, что было верно для прошлого, становится неверным для изменившегося настоящего. В истории господствуют "мнения", царит "злоба дня". Ткань истории фактична, т.е. определяется конкретикой исторических совпадений и несовпадений.
Позиция Гуссерля основывалась на необходимости защитить науку как институт, определивший величие всей западной цивилизации. Это возможно только тогда, когда мы в состоянии доказать незыблемость тех истин, которые открываются наукой. В первую очередь тех, которые открывает логика. Но такого рода незыблемость определяется независимостью истины от жизненного опыта, психических состояний, течения событий, внешних условий. "Что истинно... - пишет Гуссерль, - истинно "само по себе"; истина тождественно едина, воспринимают ли ее в суждениях люди или чудовища, ангелы или боги" [1]. Даже если нет никого, кто знал бы, например, что дважды два - четыре, это утверждение не перестанет быть навечно истиной. Логические законы "идеальны" потому, во-первых, что не должны зависеть от "реального" (того автономного мира объектов, который наивно признает данным наш эмпирический опыт, а вслед за ним философия натурализма), и потому, во-вторых, что субъект открывает их в себе, но не в качестве результата некоторой психической деятельности, не как абстрактные ее выражения, а в качестве чистых сущностей, предваряющих всякий психический акт и "управляющих" ими, придающих им форму, структуру, дающих им смысл, наконец.
1 Гуссерль Э. Логические исследования. Ч. 1. СПб., 1909. С. 101.
Подобные чистые сущности могут именно усматриваться непосредственным образом, благодаря интуитивному видению. Специфика феноменологии начинается тогда, когда речь заходит о том, что представляют собой эти сущности и как возможно достижение искомого видения. Последнее есть обнаружение очевидного. Очевидно то, что дано непосредственно, что не требует "посредника" для своего познания, что, следовательно, открывает само себя через самого себя. Таким образом проблема состоит в том, чтобы обосновать возможность усмотрения феноменов.
Сознание и его предмет
Особенность гуссерлевской феноменологии определяется также тем фундаментальным обстоятельством, что человек не в состоянии быть в мире, существовать иначе, как через посредство сознания. Сознание - универсальный "заместитель" всего, с чем человек имеет дело. Мир дан ему не сам по себе, но благодаря сознанию. Оно представляет собой что-то вроде никогда не снимаемой перчатки на руке. Нельзя "потрогать" сам мир. Были философские учения (например, учение Спинозы), целью которых являлось обоснование возможности "снятия" этой перчатки. Были и другие (например, греческих софистов) пытавшиеся построить философию, исходя из невозможности ее "снять". Феноменология Гуссерля акцентирует внимание на самой перчатке. Не радуется и не печалится по этому поводу, но пытается сделать выводы из факта ее "неснимаемости", пытается показать, как все то, с чем человек имеет дело в своей жизни, "завязано" с этой перчаткой, определяется ее "неснимаемостью". Мир для человека всегда есть мир в сознании. Он именно "дан" в сознании. Феноменология же выясняет эту его "данность", определяет механизм этой "данности", описывает условия, при которых мир может быть "дан", т.е. просто может быть. "Что" мира обусловливается "как" сознания. "Что" невозможно без "как". При этом феноменология, собственно, не отрицает существование реальности вне человека. Она лишь подчеркивает, что само это "вне", каждый вопрос о некоем внешнем бытии уже предполагает какие-то операции сознания. В этом, в частности, проявляется "поворот к субъекту", совершенный феноменологией.
Знаменитый испанский философ XX в. X. Ортега-и-Гассет, характеризуя современное искусство призывал читателя вообразить, что тот смотрит на сад через оконное стекло. "Глаза наши должны приспособиться таким образом, чтобы зрительный луч прошел через стекло, не задерживаясь на нем, и остановился на цветах и листьях. Поскольку наш предмет - это сад и зрительный луч устремлен к нему, мы не видим стекла, пройдя взглядом сквозь него. Чем чище стекло, тем менее оно заметно. Но, сделав усилие, мы сможем отвлечься от сада и перевести взгляд на стекло" [1]. Искусство нашего времени изображает не сад, а стекло. Точно также феноменология обращается не к тому, что видно, но к тому, благодаря чему нечто видно - к "стеклу".
