Взять хотя бы «общее» («всеобщее»). В математической логике (и в ней это оправдано, наверное) сей термин — синоним тождественного «во всех случаях данного ряда» определения. Все люди — двуноги, у всех треугольников сумма углов равна двум прямым и т. д. Исключение тут — единственное — «опровергает» всеобщее, показывает, что это лишь ошибочно зафиксированное всеобщее, что на самом деле это не всеобщее, а лишь «особенное».
В логике, развивающейся в традициях Канта — Фихте — Гегеля (и именно в этих традициях, материалистически переосмысленных Марксом), термин «всеобщее» имеет существенно иной смысл. Может быть, тут и лежит корень наших споров.
Смысл, который ближе к тому словоупотреблению естественного языка, согласно которому мы говорим об «общем поле», об «общем деле», то есть о предмете, к которому мы все, оставаясь разными, делая совсем разные вещи, исполняя разные функции, и именно благодаря этому «разделению труда», одинаково имеем существенное отношение. Смысл «всеобщего» тут — не смысл одинакового, инвариантного «признака», а скорее смысл «совокупного», смысл некоторого «целого», некоторой «тотальности», которая внутри себя расчленена на разные и даже на противоположные (контрарно-контрадикторно исключающие друг друга) моменты, «параметры», так понимаемое всеобщее всегда имеет внутри себя (в составе своих имманентных определений) напряженную диалектику, которая не фиксируется в формально понимаемом «общем», в его определениях, подчиненных известному «запрету противоречия».
По Гегелю, и тут он, на мой взгляд, прав на 100 %, принцип «тождества» и его отрицательная форма выражения — «запрет противоречия», запрет такое тождество в определениях нарушать. — оказывается, и остается принципом образования абстрактного представления, и ни в коем случае не формой и принципом понятия. Ибо понятие тут — форма синтеза, форма соединения многообразных абстрактных представлений в составе (в единстве) системы абстрактных определений. А такая содержательная система (в отличие от чисто формальной) строится всегда в нарушение — через ряд нарушений — исходного «тождества». Что это так и в математике — показал блестяще, на мой взгляд, именно Лакатос…
Лакатос сам сторонник неопозитивистской логики. Со всеми ее слабостями. Именно поэтому он, как и в свое время Кант, от факта постоянного возникновения антиномий в составе формальной системы и от невозможности раз и навсегда так «уточнить» исходное определение, чтобы навсегда была исключена возможность появления «монстров», делает умозаключение к невозможности теоретической истины вообще, т. е. к той позиции, которая на нашем языке называется «агностицизмом», — вывод о том, что в научном мышлении есть одни «проблемы» но нет, не было и быть не может ни одного «решения» хотя бы одной из них…
Если уж в математике возможен подобный ход мысли к полному агностицизму, то что говорить о «гуманитарных» дисциплинах?
А «виновато» тут — насколько я понимаю — именно формальное (от Локка и Гоббса идущее) представление о «всеобщем» как об «одинаковом» для всех без исключения «единичных» случаев. Принято такое логическое определение — агностицизм становится единственно логической позицией в отношении теоретического знания вообще…
По другой логике, — образец ее реализован сознательно-систематично пока что, кажется, только в «Капитале» (я поэтому и занимаюсь больше всего им) — решение оказывается все же возможным. И притом так, что «монстры», возникающие в ходе развития исходных определений, не заставляют каждый раз пересматривать эти исходные определения, если те заложены действительно прочно. А значит — в самих исходных определениях предположена возможность (более того — необходимость) возникновения «монстров» — в виде противоречий, раскрываемых в составе всеобщего понятия.
Таков, например, анализ и определение «стоимости». Марксовское определение позволило разрешить многочисленные антиномии без «исправления» исходного понятия — не путем его «уточнения» как такового, а путем его развития через определения таких «монстров», как прибыль, рента, процент и проч., — всех тех «монстров», которые в своих определениях заключают «признак», непосредственно противоречащий определениям стоимости вообще, хотя они и составляют «особенные» виды этой хитрой категории, их «всеобщего».
