Он побежал обратно к полынье, не замечая того, что он всхлипывает от отчаяния. Ни следа саней, ни следа собак, погибло все: пища, огонь, сама жизнь.
Он достал из замерзшего кармана зажигалку, присел на корточки у незажженного костра и начал чиркать ею, заранее зная, что из этого ничего не выйдет. Он продолжал вертеть колесико, пока его руки не стали лиловыми и не окостенели окончательно. Тогда он медленно встал и посмотрел туда, где путь, проложенный Де-Баром, тянулся от озера прямо на север. И даже в этот миг, когда ледяное дыхание смерти сковывало кровь в его жилах, он сознавал всю иронию, таившуюся в его положении.
— Закон против природы, Вилли, — пробормотал он, обращаясь к невидимому Де-Бару. — Закон не захотел отомстить тебе десять лет назад… Теперь он, кажется, мстит. — Он побежал по следам Де-Бара. Тропа шла по склону, усеянному валунами и сухим хворостом. Когда он добрался до вершины и, оглядевшись по сторонам, увидел голую пустыню, родившаяся было в нем надежда умерла в его груди.
— Вы моя единственная надежда, Вилли, — пробормотал он. — Может быть, если бы вы знали, что случилось, вы бы вернулись и подарили мне одну-единственную спичку. — Он попытался рассмеяться, но губы уже не слушались его. Он, спотыкаясь, побрел вниз по холму. Он замерзал. Он знал это, хотя и не испытывал особой боли. Ему оставалось всего несколько минут жизни. Он знал и это. С каждым шагом он двигался все медленнее. Его ноги, казалось, были налиты свинцом. Однако он с удивлением заметил, что первоначальный ужас покинул его. Казалось, смерть была еще далеко. Он спокойно думал о Мак-Грегоре, о родном доме, и после всего об Изабель. Он думал о том, как погибли его предшественники, так ли, как он, или иначе. Еще его интересовало, будет ли когда-нибудь найден его труп или он пропадет бесследно, как те четверо.
Пройдя еще четверть мили, он остановился.
— Шестьдесят градусов ниже нуля… Закон себе мстит.
Его лиловые губы с трудом произносили слова, а порывы ветра заставляли его шататься.
Глава XI. ЗАКОН ПРОТИВ ЧЕЛОВЕКА
Внезапно дрожь потрясла Филиппа, и он мгновенно замер. Что это ползет в сером сумраке по мерзлой пустыне? Что это черное у основания и постепенно тающее в мерзлом воздухе? Хриплый крик вырвался у него из груди, и он побежал вперед, задыхаясь, точно насмерть загнанное животное. Загадочное пятно приближалось, темнело. Ему казалось, что он ощущает тепло, исходящее от этого пятна и вливающее в него новую жизнь.
Он спустился с уступа скалы в ущелье, которое сначала казалось ему бездонным. Потом вскарабкался на второй уступ, втыкая бесчувственные руки, точно палки, в снег, и по другую сторону уступа увидел нечто такое, что заставило его замереть. То было лицо, страшное, бородатое лицо. Если бы слабость не ослабила Филиппа, он заметил бы на этом лице жуткую печать голода.
Это лицо, ужасное, грозное, казалось лицом людоеда, и Филипп понял, что перед ним стоит Вильям Де-Бар, Седьмой брат.
Он пополз вперед, и тот тоже пополз вперед, и они сцепились оба, изнемогая от усталости, слабости, и покатились на дно ущелья. Но, несмотря на их слабость, эта борьба была ужасна. То была борьба двух человеческих призраков. И когда последняя искорка жизни потухла в них, они повалились навзничь, задыхаясь, на расстоянии фута друг от друга.
Филипп посмотрел на костер — небольшой, ярко пылавший костер, — и ему захотелось повалиться всем телом на этот костер, чтобы пламя въелось в его замерзшую плоть.
Во время борьбы он что-то бормотал об аресте, об убийстве, но теперь первым заговорил Де-Бар.
— Вы замерзли, — сказал он.
— Я умираю от холода, — сказал Филипп.
— А я от голода.
Де-Бар поднялся. Филипп весь съежился, ожидая нападения, но Де-Бар протянул ему руку в теплой рукавице.
— Вы должны немедленно снять все, что на вас есть, иначе вы умрете, — сказал он. — Ну?
Филипп медленно протянул ему руку. Де-Бар подвел его к саням, стоящим за костром, и закутал его в толстое одеяло. Потом он достал из кармана стальной нож, распорол на Филиппе обе штанины и рукава куртки, разрезал шнурки сапог и толстые шерстяные носки, начал растирать ему руки и ноги. Он тер их до тех пор, пока Филипп не почувствовал жжения, точно от комариных укусов.
