Главное, чтобы не началась метель и ее не занесло – тогда не найдут еще долго, вяло подумала Таня и почувствовала, как ее клонит в сон.
«Вот и хорошо, – мелькнуло в голове. – Вот и очень здорово! А вы веселитесь! Вам же никто не мешает! И я – в том числе». – И Таня уснула.
Когда она открыла глаза, то тут же зажмурилась. Глазам стало больно от яркого света. Таня услышала, как женский голос тихо, но сердито цыкнул:
– Не соображаешь? Включи лучше ночник!
Сквозь ресницы Таня увидела папу и Лилю – папа сидел в кресле возле кровати, обхватив голову руками. Лиля стояла рядом, положив ему руки на плечи. Позы их были такими отчаянными, что Таня, испугавшись, плотно сжала веки. Очень хотелось пить, губы спеклись и болели.
Не выдержав, она тихо попросила воды.
И тут же, в ту же секунду услышала, как громко и отчаянно разрыдался папа и как вторила ему Лиля, его новая жена и совершенно чужой человек. А потом эта самая Лиля осторожно поила ее теплой водой из маленькой ложечки и нежно гладила по голове и все приговаривала:
– Все будет хорошо, девочка! Ты нас прости!
Лиля плакала, и ее слезы падали на Танину руку. Таня отвернулась и тоже заплакала. Ей было стыдно и очень больно – болели и губы, и глаза, и щеки, и все лицо. И даже кожа на голове. Болели руки, ноги, все тело и все то, что есть у человека внутри. Что – Таня знала не очень, ну легкие, почки. Кажется, печень. И еще, конечно же, сердце. Где оно точно находится, Таня только предполагала – где-то слева, сбоку, между животом и подмышкой. Его она и обнаружила именно тогда, в ту страшную черную ночь.
Почти все время она спала. День сменялся ночью, свет за окном медленно гас, и было по-прежнему тихо, словно в доме все ходили на цыпочках.
На краю ее кровати попеременно сидели то папа, то Лиля. И она видела сквозь ресницы, что папа продолжал сидеть в той же позе – уронив голову в руки. Лиля поила ее чем-нибудь теплым – сладким чаем, кисловатой водой, пресным бульоном.
А однажды утром Таня узнала знакомую руку – на кровати сидела мама и неотрывно смотрела на нее. Мамина рука была прохладной, и Таня чуть поморщилась и приоткрыла глаза. Мама беззвучно плакала и гладила Таню.
Потом, спустя время, на семейном совете – расширенном, как пошутила мама, – было принято эту тему больше не обсуждать. Расширенном потому, что собрались все вместе – папа с Лилей и мама с Мишей. Так звали нового маминого мужа. Или почти мужа, как коротко объяснила она.
Миша, надо сказать, Тане понравился – ничего плохого в этом Мише не было, и она поняла это сразу.
Пару раз приезжал врач – точнее, его привозил Миша, новый мамин муж. Врач оказался его близким приятелем.
Он отпускал какие-то шутки, пытался рассмешить Таню, и однажды ему это почти удалось: Таня улыбнулась, хотя было еще больно – губы были словно склеены клеем. У постели Тани дежурили поочередно – мама с Мишей и папа с Лилей. Говорили все шепотом, но даже этот громкий шепот был невыносим – у Тани все время болела голова. Через дней десять, аккурат к концу каникул, Таню осторожно одели, вывели на улицу – у ворот дачи стояло такси.
Папа взял ее за руку и прижал ее к своему лицу. Таня запомнила, как укололась щетиной. И еще она услышала его тихое, почти неслышное «прости» и почувствовала горячую влагу на своей ладони. Потом прощалась Лиля, моргая испуганными и виноватыми глазами, и тоже все повторяла «прости».
Наконец они сели в машину и поехали. Таня дремала на заднем сиденье и слышала сквозь сон, как мама просила таксиста:
– Бога ради! Везите аккуратно! Наша девочка очень слаба! Как хрустальную вазу, вы меня поняли?
Таксист недовольно хмыкнул:
– Ну уж, как вазу! Скажете тоже!
Дома было хорошо – все знакомо, любимо и близко. Усталая, Таня счастливо закрыла глаза: вот и кончились эти каникулы – и слава богу! Как же хорошо, что она наконец дома!
В школу она пошла спустя месяц – раньше не разрешал врач, да и сил было мало. Приходила Светка – приносила уроки и рассказывала школьные новости. Но Таня быстро уставала, и ей хотелось, чтобы подружка поскорее ушла.
Она смотрела в окно и видела, как на ветках сидят нахохлившиеся воробьи, большущие вороны, галдящие гортанно и громко – вороны были похожи на ворчащих и злобных старух.
