Руки оказались свободными, и она могла теперь распустить складки плаща и надеялась, что сумеет освободить и щиколотки, если этот зоркий англичанин отвлечется или уснет. Тэмсин отстегнула ненавистный ошейник и отбросила его как можно дальше от себя.
Полковник поднял бровь, но не сказал ни слова и не сделал попытки водрузить ошейник на место. Вероятно, у него были собственные методы укрощения строптивых и он предпочитал их. Тэмсин закуталась в плащ и, свернувшись калачиком, стала ожидать дальнейших событий.
, Теперь в той части хижины, что была защищена крышей, потрескивал небольшой костерок, и сержант пытался приладить над ним котелок с водой. Мигала масляная лампа, отбрасывая чудовищные тени. Полковник расстегнул мундир, развязал седельные сумки и занялся их содержимым. Снаружи до Тэмсин доносились шарканье и приглушенные голоса солдат, устраивавшихся на ночлег на своем импровизированном бивуаке.
Ее рот наполнила слюна, когда она увидела, что англичанин достал каравай хлеба и извлек из пакета холодное мясо. Сержант готовил чай, вымачивая драгоценные листья в кружке, чтобы чай как следует настоялся, прежде чем заварка будет вылита в котелок с кипящей водой.
«Да, похоже, эти англичане умеют позаботиться о своих удобствах, — размышляла Тэмсин, — даже в таких далеких от комфорта условиях».
Джулиан наслаждался ужином. Он принял из рук сержанта кружку с чаем, поблагодарил его, и сержант ушел, чтобы присоединиться к своим товарищам, расположившимся под деревьями. Полковник будто и не замечал пленницу, пока с жадностью и очевидным удовольствием пил чай. Он решил, что Фиалке будет полезно поголодать — это, несомненно, улучшит ее характер.
— Что ты сказала Корнише? — внезапно спросил он. Тэмсин пожала плечами и закрыла глаза. Обычное упрямство почему-то покинуло ее, и она почувствовала, что, как никогда, близка к тому, чтобы заплакать. Ей хотелось выпить чашку чаю. Даже больше, чем есть. Собственно говоря, ей даже казалось, что она способна совершить убийство из-за чашки горячей, дымящейся красновато-коричневой жидкости — желание было столь сильным, что в горле стало сухо, как в пустыне.
— Ничего.
— Я полагаю, они только принялись за тебя? Она не ответила.
— Что он хотел знать?
— Почему вы обращаетесь со мной, как с пленницей? — ответила она вопросом на вопрос. — Я не враг англичанам. Я помогаю партизанам, а не французам.
— Пока это сулит тебе прибыль, как я понимаю, — сказал он, и в темной лачуге его голос прозвучал как щелканье бича.
— Не притворяйся патриоткой. Мы все знаем, чем занимается Фиалка.
— А какое это имеет к вам отношение. — спросила она с яростью, забыв о голоде и усталости. — Я не причинила вам вреда. Я не вмешиваюсь в дела английской армии, Вы заполонили всю мою страну, ведете себя, как богоданные герои-победители. Сплошное самодовольство, смотрите на нас свысока…
— Ты, придержи язык! — Сент-Саймон вскочил на ноги, глаза его засверкали. — Четыре года этот проклятый полуостров орошается кровью англичан, выполняющих работу за твоих соотечественников и пытающихся спасти тебя и твою страну из-под пяты Наполеона. Из-за твоей жалкой страны я потерял больше друзей, чем могу сосчитать! Ты хоть понимаешь это?
Могучая фигура нависла над ней, но Тэмсин не сделала попытки отодвинуться. Внезапно он наклонился, схватил ее за подбородок и повернул лицом к мигающей лампе:
— Понимаешь?
Голос его казался спокойным, но ярость, как обнаженное лезвие, сверкала в его ярко-голубых глазах, змеилась меж плотно сжатых губ, превратившихся в жесткую прямую линию.
— У англичан свои причины оставаться на полуострове, — ответила она, не отводя взгляда. — Англии не выжить, если Наполеон удержит Испанию и Португалию. Он закроет их порты для торговли с англичанами, и вы все умрете с голоду.
Оба они знали, что она говорила правду. Наступило молчание. Он все еще держал ее за подбородок, приблизив к ее лицу свое так, что она чувствовала тепло его кожи. Она глядела не отрываясь, его лицо вырастало перед глазами, пока не закрыло от Тэмсин все — жалкую комнатенку, тусклый свет очага — все это исчезло среди теней.
