Когда Джулиан проснулся, Тэмсин все еще спала. Наступило утро, пошел дождь, и поэтому в комнате было темно. Общую мрачность обстановки усугубляли массивная дубовая мебель и тяжелые бархатные драпировки. Дом отчаянно нуждался в обновлении, но Джулиан всегда полагал, что с этим можно подождать, пока он не женится. Жене доставит удовольствие привести интерьер в соответствие со своими вкусами. Это было много легче сделать здесь, чем в Тригартане, носившем на себе отпечаток пристрастий четырех поколений Сент-Саймонов.
В последние несколько лет он так редко посещал Лондон, что его мало волновала запущенность дома на Одли Сквер. Но теперь ему пришло в голову, что, вероятно, следовало бы заняться своим жилищем, пока следы заброшенности и запущенности не стали слишком очевидными. Перспектива брака маячила где-то в отдаленном будущем, и он не мог серьезно думать об этом до окончательной победы над Наполеоном.
Джулиан повернул голову и взглянул на лицо спавшей рядом женщины. Когда-нибудь ему придется выбирать себе жену, но ему казалось, что чувство утраты, горькая память о скитаниях по удивительной стране любви в компании с крошечной, обольстительной, волшебной, взрывоопасной и непредсказуемой разбойницей сделают его непригодным для жизни с женщиной, которой надлежало стать образцовой леди Сент-Саймон, хозяйкой Тригартана.
Воспоминания о пережитой ночи были так живы в его теле и душе! Одним из талантов Тэмсин было то, что каждый раз, когда они занимались любовью, это был целый спектакль, с постоянно меняющимся актерским составом и декорациями, что-то необычное, о чем оставались восхитительные воспоминания.
Он сел, чтобы посмотреть на часы. Было шесть, а ему предстояло в восемь встретиться с лордом Ливерпулем.
— Встаешь?.. — Тэмсин застонала и перевернулась на живот, зарывшись лицом в подушки. — Эй, что ты делаешь?
— Встаю.
Нагнувшись, он поцеловал ее в затылок и под щекочущим теплом его дыхания она зашевелилась.
— Так ты едешь со мной обратно в Испанию, Тэмсин?
— Для чего же я сюда примчалась, черт возьми? — пробормотала она в подушку.
— И оставишь поиски своих родственников?.. — Он нежно провел пальцем вдоль ее спины. Тэмсин подняла голову с подушки:
— Почему ты сказал, что мне не стоит оставаться в Корнуолле? По-моему, у меня неплохо получилось. Твои гости, кажется, сочли, что я вполне вписываюсь в общество.
— Да, но ты ведь только играла роль. Мы оба знаем, что ты, настоящая, долго не выдержишь такой жизни, Тэмсин. Ты бы заскучала до слез уже через несколько недель, как только тебе приелась бы новизна твоего положения.
— Но все-таки я хорошо сыграла свою роль, — продолжала настаивать она.
— Да, отдаю тебе должное.
Тэмсин снова уронила голову на подушку. Он был прав, что эта жизнь не подходила для нее, и, конечно, она и не собиралась оставаться здесь навсегда. Но ведь можно научиться приспосабливаться к обстоятельствам? Даже Джулиан допускал, что она могла бы к ним приспособиться, если бы поставила себе такую цель. И такое признание с его стороны было, несомненно, шагом вперед.
— Так ты распростилась с мыслью найти родных твоей матери? — настойчиво повторил он.
— Да, — согласилась она, считая, что раз уж она их нашла, ее ответ нельзя было бы счесть ложью.
Он почувствовал сладостное облегчение. Его рука медленными ласкающими движениями прошлась под одеялом вдоль ее спины.
— Спи, Лютик.
Она вздохнула, уткнувшись головой в подушку, но не сделала попытки остановить его, когда он выскользнул из постели. Он плотно задернул занавески полога, прежде чем позвонить и попросить принести горячую воду для бритья.
Джулиан быстро облачился в ярко-красный мундир и накидку кавалерийского офицера, прицепил к поясу саблю, привычно легшую вдоль бедра. Сейчас ему предстояло заняться делами армии, и его отражение в зеркале вполне тому соответствовало. Он сразу почувствовал себя сильным, подтянутым, словом, вполне готовым приступить к исполнению своих офицерских обязанностей. Конечно, он предпочел бы быть сейчас на поле брани, но Джулиан знал, что скоро вернется туда. Они вернутся вместе, и ничто не испортит им радости взаимного обладания — ни раздражение, ни гнев, ни ощущение, что его используют.
