— В день? — едва не взвыл Иван Германович. — Да у меня столько директор супермаркета в месяц получает!
— Знаете, — спокойно проговорил Свиридов, — вы мне напоминаете директора завода, к которому пришла устраиваться на место секретарши красивая женщина. Он говорит: сколько бы вы хотели получать, душечка? Она говорит; вот столько-то. Директор аж взвыл: да ты что, сука, у меня столько и главный инженер не получает!
А она в ответ: ну так и трахайте своего главного инженера.
— Вот пусть вас директор супермаркета и охраняет, — присовокупил отец Велимир и, опрокинув стопку водки, закусил сервелатом.
— Но вы не понимаете, положение критическое! — выкрикнул Берг.
Вероятно, оно и в самом деле было критическим, потому что Иван Германович затрясся, как в припадке эпилепсии, вероятно, представив, сколь радужны будут его жизненные перспективы в случае, если у него не будет под рукой надежного охранника и поводыря, способного защитить его от любых недругов днем и ночью.
Имеющиеся же в наличии, как он понял, мало на что годились.
Свиридов перевел взгляд на пузырящиеся брюки одного из торговых королей города и неожиданно для самого себя сказал:
— Моя последняя цена — четыреста.
— Но ведь это же в день, — пролепетал Берг, — а эти… Они уже ждут меня там, внизу.
— А, почетная делегация с хлебом, солью и предупредительным выстрелом в голову. Понятно. Ладно, давайте весь расклад по вашей проблеме.
— Мы слушаем, — влез Афанасий, который, вероятно, после пятой стал стремительно вживаться в роль этакого доктора Ватсона в "новорусском" эквиваленте.
— Вам знаком человек по фамилии Корнилов? — дрожащим голосом спросил Берг.
— Крот, что ли? Знаком. Довольно антиобщественный тип, — отозвался Владимир.
Никита Корнилов по прозвищу Крот был, вероятно, самым опасным и отмороженным криминальным деятелем города. Если Марков представлял собой тип цивилизованного авторитета, то Корнилов продолжал оставаться просто бандитом, не тронутым лоском преуспевания и возможностей, которые предоставляет богатство.
— Вот-вот, — закивал Берг. — И вот… этот антиобщественный, как вы изволили выразиться, тип позволил себе угрожать мне. Он требовал, чтобы я продал ему контрольный пакет одной из дочерних фирм, которые находятся в моем ведении.
— Что за фирма? — Автосервисная. Центр по ремонту автомобилей. Приличная.
— Ну… продолжайте.
— Я отказался продать ему этот пакет. И тогда… тогда… в общем, он позвонил мне и сказал, что моя жизнь может очень сильно осложниться, если я буду упрямиться и всячески отказываться… И потом… потом его угрозы начали осуществляться.
— В чем это выразилось?
Иван Германович посмотрел по сторонам, словно ожидал увидеть в одном из углов комнаты коварного шпика из конкурирующей организации или злобного таракана — осведомителя Корнилова. И произнес, понизив голос:
— Вчера взлетел на воздух мой лимузин.
— Лимузин?
— "Линкольн". Я на нем и ездил-то всего раза три…
Из последующего путаного рассказа Берга проистекало, что после взрыва дорогушей машины ему позвонили и высоким, явно измененным, гнусавым голосом пообещали продолжение веселой жизни в случае, если Иван Германович будет продолжать отказываться. Ведь можно испробовать еще более эффективные методы воздействия. Особенно если учесть, что у него есть дочь, которая всегда на виду, благо работает моделью, и которую он, по всей видимости, очень любит.
— Так, — сказал Владимир. — Значит, вы считаете, что гражданин Крот не в меру разбушевался. Прекрасно. Ну что же, нам стоит уладить только ряд формальностей, и можно начинать работу.
— Но… все дело в том…
— Что? — тоскливо поморщился Владимир, представив себе возобновление мелочных торгов по вопросу оплаты.
— Дело в том, что они поджидают меня.
— Не понял.
— Они возле дома… ждут, пока я выйду.
— Очень хорошо, — сказал Владимир. — За что же вы платите деньги вашей многострадальной охране?
….И тут Владимиру пришлось выслушать нечто, от чего он не знал — смеяться или проливать горькие слезы над беспредельностью человеческой беспечности и опрометчивости.
Фокин на протяжении всего рассказа Берга истерически рыдал от смеха в подушку, содрогаясь всем своим монументальным корпусом и потрясая бутылкой водки так, что вытряс бы из нее душу, будь она одушевленным предметом.
