Уклонение от исполнения обязанностей, поблажка или небрежность были немыслимы со стороны пасторов. При вступлении в это звание их подвергали самому тщательному исследованию, разузнавали их нравственность, которая считалась выше познаний, выше учености. Выбор пастора зависел не столько от народа, влияние которого Кальвин старался все более и более ограничить, сколько от самого духовенства[342], которое было проникнуто духом суровой дисциплины и заботилось о сохранении своего влияния. Наконец, каждый пастор давал клятву безусловно повиноваться распоряжениям церкви, блюсти ее интересы превыше всего и при столкновениях и противоречии между его обязанностями как члена церкви и как члена государства отдавать предпочтение первой пред последним[343].
Таким образом, интересы церкви и духовенства были обеспечены, а их влияние на дела мира сего, несмотря на видимое уклонение от него, сохраняло свою силу и давало Кальвину возможность по произволу распоряжаться всеми делами города.
То была одна из важнейших гарантий успеха для реформы во Франции, которая составляла всегда предмет постоянных забот Кальвина. Обладание Женевою открывало французам, гонимым и преследуемым за веру, безопасное убежище, а Кальвину давало возможность организовать из этих беглецов пропагандистов своего учения. В Женеве эти беглецы находились под его непосредственным надзором и влиянием, слушали его лекции, проповеди и наставления, жили среди обстановки, наиболее походившей к характеру их требований, и выходили оттуда истыми кальвинистами, вполне проникнутыми духом учения Кальвина, выносили и ту суровость и нетерпимость, какою отличался Кальвин, и те основания церковной организации, выработанные Кальвином, которые были так необходимы при той борьбе, которую приходилось протестантам вести во Франции с королем и католическою партиею.
Действительно, с утверждением Кальвина в Женеве начинается наплыв во Францию пасторов и проповедников, вышедших из Женевы[344]. Во всех тех городах, в которых прежде действовали реформаторы прежней школы, являются женские ораторы, люди нового закала, с новыми тенденциями, планами, более смелыми речами. Неотразимое влияние Кальвина, делавшее часто его последователей еще более ревностными проповедниками идей кальвинизма[345], чем сам творец их, высказывалось в полной силе в этих деятелях. В свои проповеди, в те постановления, которые они издали для устройства церквей, вносили они дух Кальвина. Они не довольствовались уже, как прежние проповедники реформы, нападением на поведение духовенства и, если еще открыто не проповедовали истребление католического культа, не возбуждали «верных» к разрушению «идолов и идолопоклонства», но зато употребляли значительные усилия для обособления кальвинистов от католиков, заботились об однообразном исповедании религии и исполнении правил, касавшихся религиозной дисциплины. Дух крайней нетерпимости и узкой исключительности проявлялся в их постановлениях, и чем дальше, тем все с большей и большей силой. По отношению к католикам поведение каждого кальвиниста было определено самым точным образом. Считалось, например, делом крайне греховным присутствовать при католическом богослужении, слушать проповеди католических священников, и пасторам делались внушения употреблять все свое влияние для уклонения верующих от таких греховных поступков[346]. Но нетерпимость не останавливалась на этом. Весь католический культ осуждался целиком, и соучастие с католиками в каких-либо религиозных делах или даже и мирских, но имеющих прикосновение к религии, запрещалось самым строгим образом, под страхом наказания[347]. Если культ католический был терпим, если и разрешали какому-нибудь кальвинисту допускать для своих подчиненных богослужение по католическим обрядам, то единственно вследствие неопределившегося положения кальвинистов[348]. Зато в других случаях запрещение касательно отношений кальвинистов с папистами доходили до смешного. С кальвинистов брали клятву не присутствовать на брачных пиршествах католиков[349]; далее, им запрещали вступать в браки с католиками, пока одна из сторон не обращалась к истинной религии и пока не совершила публично, в церкви, торжественный акт отречения от идолопоклонства
