Работа А. Сиддики является еще одним примером. Его исследование шарашек, или лагерей для ученых, живописует во многом не изученную главу ГУЛАГа об уникальном сотрудничестве ученых-заключенных и их находящихся на свободе коллег. Особенно интересно то, что это принудительное сотрудничество, возникшее в начале 1930-х годов, было прекращено распоряжением сверху, а потом возобновлено в годы Большого террора и еще раз в конце 1940-х годов, независимо от научных или экономических успехов. Эта волнующая глава привлекает внимание читателей по многим причинам. Она показывает, что историю карательной практики в Советском Союзе никоим образом нельзя отделять от политической истории страны. ГУЛАГ не только зависел от политических циклов системы, но и отражал их. Однако реальная проблема состоит в том, что функцию ГУЛАГа также нельзя объяснить материальными условиями.
В мои намерения не входит обсуждать здесь все главы книги. Однако, я думаю, важно подчеркнуть, что издатель продемонстрировал необыкновенно умелый подход в выборе рассматриваемых тем. И дело не только в том, что многие статьи обращаются к ранее не изученным источникам или излагают точки зрения, которым уделялось мало внимания в прошлом. Меня также восхищает и то, что все эти тексты похожи на мозаичную плитку:
каждый из них добавляет свой собственный цвет и детали нашему пониманию ГУЛАГа. Их удачное расположение в книге расширяет наше представление, показывая, какой противоречивой, хаотичной и, прежде всего, динамичной была история ГУЛАГа. Отдельные фрагменты мозаики не соединяются в четко организованное, единое целое. Вместо этого они образуют какую-то шероховатую пуантилистскую композицию, составленную из множества ярко высвеченных одновременно элементов.
Конечно, эта книга способна внести свою лепту в эмоциональное обсуждение проблем исследования ГУЛАГа, которое продолжается до сих пор. Какова была его функция? Можно ли его лучше объяснить с экономической точки зрения или следует рассматривать как орудие политических репрессий? Какую роль играло перевоспитание? Насколько уместно говорить об эффективности экономики колонии-поселения? Авторы предлагают различные ответы в рамках своих исследований конкретных случаев. И все же при этом каждый такой результат подчеркивает силу книги, ясно показывая, что на эти вопросы, относящиеся к периоду бурного развития ГУЛАГа, если и можно ответить, то только весьма условно. Примером может служить глава У. Белла о ГУЛАГе в Западной Сибири во время войны. Он фокусирует свое внимание на конкретных исправительно-трудовых лагерях, которые были быстро переоборудованы для военного производства в регионе, где во время войны погибло больше людей, чем во всем ГУЛАГе за тот же период. Белл подробно и взвешенно рассматривает экономические и карательные аспекты, также и особенно на местном уровне, на фоне советской военной экономики, что делает его статью убедительной. Неудивительно, что в конце концов в уникальном контексте тотальной войны баланс смещается в сторону экономической необходимости. Мы также знаем, что с окончанием войны репрессивный элемент вновь обретает силу. Это исследование особенно интересно тем, что Белл не рассматривает лагеря изолированно, а помещает их в контекст массовой мобилизации тыла. К тому же такой подход ясно показывает, что ГУЛАГ был лишь одной из частей мозаики тотальных военных усилий всей страны и отдельных регионов, а это еще один знак того, что вопрос о функции ГУЛАГа не может рассматриваться вне постоянно меняющегося политического контекста.
Выпуская этот сборник, издатель дает толчок исследованиям ГУЛАГа и в другом аспекте. В нескольких статьях используется сравнительный метод. Таким образом, авторы не только открывают глаза читателям на малоисследованную область (причем не только в отношении советской истории)[670], но и доказывают, насколько продуктивным может быть этот подход. Фокусируется ли внимание на бесчеловечных порядках и традициях, таких как транспортировка в лагеря в XIX веке или в наши дни, или национальных и межнациональных процессах обучения и перемещения – в любом случае, сравнения добавляют нюансы нашим знаниям о ГУЛАГе. То же самое в равной степени применимо к сравнительным исследованиям отношений периферии и столичных центров, их имперских притязаний на власть. Столь же поучительны и расследования, касающиеся радикализации и мобилизации такого удивительно адаптивного учреждения, как (концентрационные) лагеря, и их приспособления и применения как демократическими, так и диктаторскими режимами. И еще один привлекающий внимание вопрос: как соотносились лагеря с другими формами лишения свободы, практикой переселения, ссылками и местами массовых убийств, и, учитывая особый взгляд на современные узловые моменты исследований о ГУЛАГе, чем они отличаются от этих других форм.
