- Найду ли я Эрмижад в Танелорне?
- Ты найдешь в нем то, что хочешь найти. Но сначала должен снова взять в руки Черный Меч.
- Снова? Я уже когда-то его носил?
- Много раз.
- А где я найду этот меч?
- Скоро узнаешь. Ты всегда будешь это знать, потому что носить Черный Меч - твоя судьба и твоя трагедия.
И она исчезла.
Над моей головой по-прежнему развевалось знамя без знаков отличия.
Вскоре на месте, где стояла фигура, появилось нечто странное - облако дыма, принимающее различные очертания.
И я увидел, как дым превращается в Черный Меч - огромный и страшный, на рукояти которого вырезаны старинные буквы.
Я попятился.
- Нет! Я никогда больше не возьму в руки Черный Меч!
Насмешливый голос, исходивший, как мне показалось, из самого меча, произнес:
- Без этого ты никогда не обретешь покоя!
- Нет! Убирайся!
- Я твой. Только твой. Ты - единственный смертный, кто может носить меня!
- Я отказываюсь от тебя!
- Тогда продолжай страдать!
Я проснулся от собственного крика, весь в поту. Горло и губы пересохли.
Черный Меч. Теперь я знал его имя. И что с ним связана моя судьба.
Но остальное? Был ли это просто ночной кошмар или мне в такой форме сообщалась информация? Я не мог понять, что это значило.
Я раскинул руки и коснулся теплого тела.
Это была Эрмижад.
Я прижал обнаженное тело к себе. Ее губы, влажные и горячие, потянулись к моим. Тело скорчилось в судороге. Женщина стала нашептывать мне какие-то слова, бесстыдные и непристойные.
Я с проклятием оттолкнул ее. Это была не Эрмижад.
На меня волной накатило отчаяние. Я зарыдал. Женщина же засмеялась.
И тогда меня охватило бешенство.
Я грубо набросился на женщину.
Утром, измученный, я лежал среди скомканных простыней и смотрел, как женщина, пошатываясь, со странным выражением лица, уходила из моих покоев. Вряд ли эта ночь доставила ей хоть какую-то радость. Ведь и я ничего, кроме отвращения к себе, увы, не испытывал.
Все время меня мучил один-единственный образ, и то, что я так жестоко обошелся с женщиной, кажется, освободило от него. Возможно, именно этот образ и побудил меня совершить насилие? И я знал, что сделаю подобное вновь, если образ Черного Меча из-за этого хоть ненадолго исчезнет из моего сознания.
В следующую ночь я спал без снов, но ко мне вернулся прежний страх. И когда в комнату, улыбаясь, вошла женщина, над которой я издевался прошлой ночью, чуть не выгнал ее. Однако она пришла с поручением от епископа Белфига, чьей рабой, очевидно, была.
- Мой хозяин считает, что вам было бы полезно сменить обстановку. Завтра он устраивает большую морскую охоту и приглашает вас к нему присоединиться.
Я отбросил книгу, которую пытался читать:
- Отлично. Я приду. Это будет приятнее, чем читать эти чертовы книги.
- Вы возьмете меня с собой, лорд Урлик?
Вожделение, написанное у нее на лице, вызвало у меня отвращение. Но несмотря на это, я пожал плечами:
- Почему бы и нет?
Она радостно хихикнула.
- Может, мне захватить и подружку?
Я махнул рукой:
- Делай, что хочешь.
Но когда она ушла, я упал на колени и, обхватив голову руками, зарыдал:
- Эрмижад! О, Эрмижад!
6. ВЕЛИКОЕ СОЛЕНОЕ МОРЕ
Наутро, выехав на внешнюю дорогу, я присоединился к епископу Белфигу. Несмотря на тусклый свет вечных сумерек, я все-таки рассмотрел его лицо, хотя он и пытался скрыть изъяны косметикой. Обвислые щеки, мешки под глазами, опущенные вниз уголки рта, свидетельствующие о снисходительности к себе, - все было замазано гримом, хотя вряд ли это могло облагородить такую отвратительную внешность.
Духовного лорда сопровождала свита - размалеванные юноши и девушки, которые, глупо хихикая, несли багаж, ежась от сырого прохладного воздуха.
Епископ взял меня под руку и повел вниз, к заливу, где нас ждал корабль.
Я не противился, но все же оглянулся: несут ли вслед за мной мое оружие. В руках рабов увидел свое длинное с серебряным наконечником копье и боевую секиру. Не знаю, почему я взял с собой оружие. Епископ не возражал, хотя вряд ли испытывал от этого радость.
При всей беспросветности жизни в Ровернарке я не считал, что мне угрожает какая-то опасность. Жители его смирились с тем, что я не принимаю участия в их увеселениях, и оставили меня в покое. Они не вмешивались в мои дела. Лорд Шаносфейн тоже сохранял нейтралитет. Один лишь епископ Белфиг не производил на меня впечатления безобидного человека. Наоборот, от него исходило что-то зловещее, и у меня создалось впечатление, что он, может быть, единственный из всего этого своеобразного общества имеет относительно меня какие-то намерения.
