Если моя поездка не увенчается успехом, то я от своего имени дам письменное заявление о пересмотре моей позиции.
10 октября 1943 года. Сегодня я сообщил генералу Корфесу, что, как и ранее, подтверждаю отрицательную позицию по отношению к «Офицерскому союзу», так как мне трудно принять решение только на основе одностороннего изучения фактов. Я чувствую на себе такое внимание, как спелая слива, которую постоянно пробуют — нельзя ли ее уже сорвать с дерева? Меня буквально штурмуют, требуя принятия решения.
Мыслимо ли, чтобы главнокомандующий арестовал Гитлера? Имеется ли к этому реальная возможность? Возьмем пример: выполнит ли капитан Паулюс, мой сын, приказ фельдмаршала Манштейна — арестовать Адольфа Гитлера? Можно ли незаметно подготовить такое войско, которое гарантировало бы успех этого дела и предотвратило бы всякое сопротивление?
15 октября 1943 года. Вот уже несколько дней я снова в лагере № 48. Я еще не совсем готов. Оказалось, что необходимо говорить с каждым генералом в отдельности, а это не так просто и требует времени. Все они — пожилые люди, которым, естественно, трудно отказаться от своих слов. Поэтому трудно найти ту необходимую, удовлетворяющую все стороны, формулировку. Люди считают себя только солдатами и бесконечно далеки от политики.
Русским трудно понять, какое тяжелое моральное давление оказывает на меня то, что я военнопленный. Поэтому лучше делить судьбу со всеми, какая она есть. Кроме того, в Дуброво1 я нахожусь под постоянным давлением.
Я не могу принять окончательного решения, пока в нем не буду окончательно убежден. Я хочу принять это решение с чистым сердцем, без какого-либо личного расчета.
Я все время над этим думаю. Но сейчас еще не могу преодолеть этот рубеж. Ведь я мог бы поступить иначе. Прямо заявить: «Оставьте меня в покое, я не желаю вас слушать». Этого ведь я не делаю. Значит, я ищу этот путь.
17 октября 1943 года. Сегодня я отдал подписанный мной и 15 генералами документ следующего содержания: «Как нам сообщили, коллективное заявление, сделанное нами 1 сентября 1943 года, рассматривается как шаг, направленный против Правительства Советского Союза.
Так как у нас не было такого намерения, мы, не изменяя отношения к законам нашей страны, берем обратно свое заявление, сделанное Правительству Советского Союза».
Это заявление освобождает каждого генерала от коллективного обязательства и дает возможность выразить свое личное отношение к «Союзу немецких офицеров». В другой формулировке составить этот документ было невозможно, так как «старикам» трудно сразу отказаться от своих убеждений.
18 октября 1943 года. Сегодня, во время игры в покер, с генералом Роске1 вдруг возник инцидент. Бросив карты, он вдруг истерически закричал: «Так дальше продолжаться не может! Ведь это ужасный метод, он является депрессией души. Можно быть сколько угодно вежливым, но потом конец, потом конец! Ведь посмотрите, они даже эту библиотеку на это рассчитали... Быть в постоянной замкнутости, не говорить нигде ни слова... Я не могу! Я не могу!»
Таких случаев я всегда опасался. Нервы не выдержали! И у кого? О Боже мой! Когда это все кончится!
Я согласен с Роске. Наверное, это метод. Метод! Все это— и хорошее питание и прекрасно организованная скука! Это же утонченная депрессия! О, Боже мой, что же это такое?! Голова болит! Каждый нерв болит!
30 октября 1943 года. Сегодня были объявлены новые правила внутреннего распорядка, и у меня был проведен первый обыск. Изъяли все, что не входило в перечень утвержденной русскими инструкции, включая электрический фонарик с комплектом новых батарей. Без сомнения, это последствия того, что русским стало известно о нашей маленькой тайне, хотя об этом знает только узкий круг генералов. И подвигнуть их на это вполне могла выходка Роске, за которым могло быть установлено тайное наблюдение и, хуже того, прослушивание!
Но относительно обыска — это неслыханное дело! Такого позора я не испытывал с самого начала плена! Ведь даже пистолет у меня был отобран не сразу!
7 ноября 1943 года. Сегодня я узнал о падении Киева. На всех генералов это известие подействовало угнетающе. Все морально раздавлены. После получения этого известия никто из генералов не вышел из своих комнат. Генерал Мазарини в беседе с итальянскими и румынскими генералами сказал: «Киев немцы сами оставили — из-за боязни попасть в окружение. Боев за Киев не было».
