Бежавшие турки бросили весь обоз и всё тяжёлое вооружение. Это досталось русским и было передано для укрепления Чигиринского гарнизона.
Самойлович, как и обещал гонцу московскому, тут же сел за письмо великому государю. Поделившись радостью победы, гетман писал:
«...Нужен твой указ, великий государь, укрепить Чигирин ратными людьми и хлебными запасами озапасить, точно так же, как и Киев. Да послал бы ты туда боярина с государевыми ратными людьми. Я на своих людей не надёжен и Чигирин один не смогу удержать. А Чигирин покинуть нельзя, потому что всей Украине он защита и оборона добрая».
Хотел уж Иван Самойлович подпись свою поставить, но, подумав, приписал:
«А кошевой Иван Серко к пресветлому престолу вашему государскому и ко мне нежелателен, потому что перед Чигиринским походом помирился с ханом и турками, во время войны никакой нам помощи не дал, и когда хан бежал через Днепр вплавь с ордами, не бил его, а велел казакам перевозить татар в челнах».
Дописав эти строки, ничего в них не выдумав, гетман был твёрдо уверен, что этим письмом окончательно добил своего недруга кошевого Ивана Серко.
«Уж теперь-то, голубчик, государева гнева не минуешь. Как бы за Многогрешным в Сибирь не покатился. Давно пора! Ох давно! Получилось с Рославцом, почему бы не получиться тому с Серко».
Глава 20
НЕ ДОРОЖЕ САМОЙ УКРАИНЫ
В Думе сообщение о победе над турками под Чигирином вызвало приятное оживление.
— Вот так бы всякий раз, — радовался Хованский, в жизни своей на бранном поле терпевший неудачи. — Бить, бить поганское войско. Хвала князю и гетману.
— Им-то хвала, а вот что с Серко делать, — сказал князь Долгорукий.
— С Серко надо поступить как с изменником, смерти предать.
— Нет! — возразил государь. — Не надо забывать, что кошевой Серко — воин заслуженный и народом избранный. А в том, что он с турками в согласие вступил, мы сами отчасти виноваты. Мы же Сечь только на словах поддерживали. Послали однажды жалованье, и то крохи, курам на смех. Разве не верно?
— Верно, государь, — вздохнул Одоевский. — Но откуда ж денег взять столько?
— Но вон султан нашёл для этого тридцать тысяч. И пленных у Сечи выкупил за золото.
— А как же быть с гетманской жалобой? Из письма ясно, что он ждёт наказания кошевому.
— Мало ли чего хочет Самойлович, а нам надо помирить их, — сказал твёрдо государь. — Сечь и так к нам слабо привязана, а если мы ещё поддержим ссору гетмана с кошевым, что будет? А? Сами толкнём её на союз с ханом или Польшей. Сами. Что молчишь, Матвей Васильевич, разве я не прав?
— Что ты, государь, — отозвался сразу Апраксин. — Конечно же, прав. Надо только для такого дела послать очень дипломатичного человека.
Царь взглянул на думного дьяка Иванова, возглавившего после ссылки Матвеева Посольский приказ.
— Ларион Иванович, слышишь, что Матвей Васильевич советует? Есть у тебя такой человек в Приказе?
— Есть, государь. Это Тяпкин Василий Михайлович. Как в мае воротился из Польши, так доси ничем серьёзным не обременён.
— В передней его нет?
— Нет, государь. Он в Приказе.
— Родион Матвеевич, вели кому там помоложе да на ногу скор позвать к нам Тяпкина.
Тяпкин вскоре явился, запыхавшийся и несколько встревоженный: зачем зван? Но государь встретил его ласковой улыбкой.
— Здравствуй, Василий Михайлович. Во-первых, поздравляю тебя с присвоением звания полковника.
— Спасибо, великий государь. Я весьма польщён.
— Ну, а во-вторых, у нас явилась нужда в человеке, умеющем справляться с тонкими делами. И вот тут бояре едва ль не в один голос заявили: только Тяпкин сможет.
— Спасибо за столь лестную оценку, государь, но мне бы хотелось знать, что это за дело?
— А дело вот в чём! У нас гетмана Самойловича с кошевым Серко мир не берёт. И причины у обоих к неприязни веские. Но нам, вернее, державе нашей сие в великий вред оборачивается. Я напишу гетману письмо об этом, а ты, Василий Михайлович, со своей стороны убеди его, что Серко я смещать не стану. Ни по какой жалобе не стану. Довольно с гетмана того, что мы Дорошенко к себе забрали.
— Но, государь, видно, есть какая-то причина к неприязни. Если меня мирить посылать, то я всё знать должен.
