— Господа, — сказал Ромодановский, — мы с гетманом решили именно на вас возложить главную задачу — взятие Чигирина. Лучше, если вы убедите их сдаться без боя. Потом приведёте всех без исключения к присяге великому государю. А Дорошенко вы должны убедить сдать клейноды, обещая ему прощение всех его вин и царскую милость.
— Кому он должен сдать клейноды? — спросил Полуботко.
— Мне, — сказал князь. — На это я был уполномочен ещё покойным государем.
Когда бунчужный со стольником ушли, Ромодановский сказал гетману:
— Надеюсь, ты понимаешь, Иван, почему я не сказал «нам».
— Догадываюсь, Григорий Григорьевич. Щадишь самолюбие Дорошенко.
— Отчасти, Иван Самойлович, отчасти. Но главное, у него не должно остаться никакой зацепки для отказа. Если б ему сказали, что клейноды надо сдать гетману Самойловичу, он бы взъерепенился: я тоже гетман! Вы два недруга, а я меж вами лицо постороннее, да ещё и с полномочиями Алексея Михайловича. Мне сдавать гетманские клейноды будет ему легче и не столь обидно. Но, как ты понимаешь, булаву у него принимать мы будем вместе.
Чигиринские казаки встретили Косогова и Полуботко на подступах к городу внезапным лихим налётом. Со свистом и визгом налетели они на передовой отряд Полуботко, те. хватаясь за сабли, ругались почём зря:
— Чи ви сказылись, суки!!!
— Чи ви погани! Свиняччи потроха!
Заслыша родные ругательства, чигиринцы быстро поостыли, стали огрызаться:
— А вы тоже хороши. Вместо хлеба пушки на нас везёте.
— Так вы ж бунтуетесь.
— Хто вам набрехав?
— Хана до себя зовёте.
— Брехня.
— Королю присягаете.
— Да мы шо, не православные, чи шо?
Леонтий Полуботко, выехав вперёд и пристав в седле, закричал:
— Хлопцы, я бунчужный Полуботко, послан князем Ромодановским, шоб сказать вам, никто вас воевать не собирается. Мы пришли, чтоб укрепить город от хана, а главное, принять от вас присягу на верность великому государю Фёдору Алексеевичу.
— И токо-то?
— И всё. Поэтому бросим сабли в ножны, кто ж их на брата подымает. Подымем лучше чарки с горилкой за встречу.
— Верна-а, бунчужный!
— А горилка е?
— Есть в обозе на Янычарке.
— Раз сулив, веди до обозу.
Чигиринцы и полуботковцы смешались, не спеша поехали в сторону речки Янычарки. Полуботко нашёл Чигиринского сотника, командовавшего группой.
— Вот что, сотник, в обозе наперво строй своих орлов к присяге, а потом уж к бочке.
— Ведомо, сперва дело, а потом уж пьянка.
— Да и пьянке не час. Выпьете по чарке-другой и ворочайтесь в Чигирин, пусть выходят все на присягу.
— И гетман?
— А гетмана Дорошенко зовёт к себе князь Ромодановский. Он ждёт его за Днепром. А на присягу пусть идёт и весь церковный клир. Поди, доси здравие покойному государю возглашают?
И уж к обеду потянулись из Чигирина на Янычарку присягать великому государю казаки, ковали, скорняки и попы. А те из казаков, кто был горазд на выпивку, те и по два раза удосуживались поклясться в верности «великому государю Фёдору Алексеевичу», не скрывая от товарищей:
— Уж шибко горилка у Полуботко добрая.
Бунчужный опытным глазом замечал таких «двойников» и даже «тройников», но скандала не подымал, напротив, они его даже веселили: «Бисовы дети! Хоть чёрту за чарку присягнут».
На склоне дня прискакал из Чигирина сотник к Полуботко.
— Гетман до себя зовёт.
Вместе с сотником бунчужный поскакал в Чигирин. В своём дворце в великой горнице ждал его хмурый Дорошенко.
— Ты кто? — начал он разговор с вопроса, пропустив мимо ушей приветствие гостя.
— Я генеральный бунчужный Леонтий Полуботко.
— Что ж ты за бунчужный, если мимо гетмана его людей баламутишь.
— Я не баламучу, гетман, а привожу к присяге великому государю, которому вся держава уже присягнула, кроме Чигирина.
— Но Чигирин на польской стороне.
— Ну и что? Киев тоже на польской стороне, а присягнул царю, не Собескому.
Дорошенко, видя, что Полуботко не из робких, сбавил тон:
— Но ты бы мог сперва ко мне, а потом бы...
— Я так и хотел, Пётр Дорофеевич, но твои казаки встретили нас саблями. И потом, мы с тобой по чинам далеко не ровни, потому князь и велел тебе только к нему обращаться.
