— Прости, великий государь, что обеспокоил тебя такой малостью. Прости.
— Ну раз обеспокоил, говори. А прощения знаешь у кого надо просить. У Бога.
— Не нужны мне те местности, государь. Не нужны.
— Как? — удивился Фёдор. — Только что мне сказывали, твою челобитную на архиепископа черниговского.
— Бес попутал. Прости, государь. — И Адамович опять ударил лбом об пол. — Прости, за ради Христа.
— Так чего ж ты хочешь? Объясни.
— Я хочу воротиться к своей пастве великий государь.
— Так ворочайся.
— Но там наряжен суд надо мной, я боюсь не лишат ли меня сана за моё корыстолюбие Заступись, великий государь.
— Ладно. Встань, пожалей лба своего. Я напишу Барановичу, чтоб не судил тебя, сам раскаиваешься.
— Бес попутал, государь. Очи замстило, забыл заповеди Христовы. Прости.
Протопоп вышел задом, кланяясь в сторону престола Фёдор взглянул на подьячего, сидевшего за столом с всегдашней готовностью — перо в руке, лист на столе, кивнул ему:
— Пиши. «Святой отец, только что был у нас протопоп Адамович и бил нам челом со слёзным прошением, что он тебя, своего пастыря, прогневил и повеления его, страха ради, не исполнил; я, великий государь всея Руси, прошу тебя, святой отец, для милосердия Божия и для государской милости отпустить протопопу его бесхитростную вину и пусть живёт по-прежнему в пастве».
— А я бы… — подал голос Иван Богданович Милославский, только что вытащенный роднёй из Казани, — а я бы задал этому протопопу батогов с полсотни, чтоб впредь не повадно было кляузничать на высших лиц.
— Но он раскаялся, — сказал царь. — Искренне раскаялся, а на это не всяк способен. Родион Матвеевич, я вижу у тебя в руках другую челобитную. От кого она? О чём?
— Это, государь, от полковника стародубского Петра Рославца. Тоже из Малороссийского приказа принесли.
— Беспокойная ныне сторона Малороссийская, — вздохнул царь.
Хованский не замедлил поддакнуть государю по-своему, по-таратуйски.
— И не говори, великий государь, эта сторона чирей на заднице у Руси.
Бояре дружно прыснули, а увидев, как улыбнулся царь, заржали жеребцами стоялыми.
— Ну, Иван Андреевич, ну, отчебучил.
Посмеялись, словно встряхнулись, далее слушать готовы.
— Читай челобитную, Родион Матвеевич, мы слушаем, — сказал царь.
— «После велика дня, — начал читать Стрешнев, — прислал ко мне в стародубский полк гетман Иван Самойлович заднепровских казаков, которые перешли на его сторону Днепра, пятьсот человек. Я их разместил по сёлам и деревням, велел поить и кормит и давать денег — сотникам по пяти рублей в неделю, атаманам по девяти алтын, рядовым по две гривны, да по две кварты вина, да по кварте масла. Но казаки, не довольствуясь этим, стали собирать самовольно с жителей деньги и кормы. Потом 9 июля прислал из Чернигова владыка грамоту с запрещением, чтоб священники в церкви не служили и никаких треб не исправляли за твоё государское здоровье молитв нет, много людей без покаяния померли, младенцы не крещены, роженицы лежат без молитв. Гетманские посланцы собирают поборы не в меру, уездных людей и казаков разоряют и меня скидывают с полковничества. Прошу, великий государь, взять мой стародубский полк под свою руку, передав под начальство Григория Григорьевича Ромодановского — подобно полкам сумскому, рыбинскому, ахтырскому и харьковскому, потому что города Стародуб. Новгород Северский. Почеп, Погарь и Мглин — вотчины государевы и всегда были московскими городами. И ещё прошу, великий государь, церкви стародубские передать в ведение московского патриарха».
— Это, выходит, опять на гетмана челобитная, — сказал Фёдор Алексеевич. — А как в приказе-то решили Малороссийском? Почему все к царю норовят, у них что, головы там поотсохли?
— Наверное, из-за того, государь, к тебе, что сами не мочны решить ни о городах ни о передаче церквей от черниговской епархии к московской. И потом, в один день с челобитной полковника пришло письмо и от гетмана.
— Что пишет Иван Самойлович?
— Он доносит, что стародубский полковник Рославец склонял полк отложиться от гетманского регимента. А полчане об этом дали знать Самойловичу и просили позволения выбрать другого полковника. Гетман разрешил, а Рославец, узнав об этом, бежал в Москву тебе, государь, жалиться.
