Трудно понять Сычу, отчего вдруг запершило в горле. Оттого ли, что увидел добрые лица и услышал ласковые слова, оттого ли, что впервые после мамы его назвали по имени, просто и ласково. Сыч быстро отвернулся к стене, вытер ладошкой глаза.
Валентина Сергеевна встревоженно спросила:
– Что с тобой, Федя?
– У него отец умер, – тихо произнес Андрюшка. – Теперь он совсем один…
Он рассказал маме, что у Сыча есть дядя, что сегодня они написали ему письмо, просили приехать поскорее.
– Ну и отлично сделали, мальчики, – одобрила Валентина Сергеевна. – А пока ты, Федя, будешь жить у нас. До приезда дяди Бори. Согласен?
Сыч был согласен. Еще бы! Жить у Шустова – да это просто здорово! Только как отнесутся к этому Сенька и другие? Ведь живя тут, не станешь ходить с ними по ночам…
Валентина Сергеевна накрыла на стол. Ребята умылись, поужинали, улеглись в постель. И долго, долго разговаривали. Вспоминали школьные дни, смеялись своим проделкам, говорили о предстоящем строительстве баркаса.
– А как живет этот… Ваня Тузов, – неожиданно спросил Сыч.
– Катается. Что ему?
О многом переговорили товарищи, но Андрюшка так и не решился спросить Сыча про церквушку – неудобно, да и не до этого Сычу. «Ладно, после, – решил Андрюшка. – Жить-то вместе теперь будем…»
Утром Сыч сказал:
– Схожу домой. Скоро вернусь.
Но прошел день, прошла ночь, а Сыч не возвращался.
Новая «родня». Прошлое не повторится. Чужие ноги топчут двор. Петро опускает руку
Только вошел Сыч в дом, прибежал Заяц.
– Приветик! Ты где пропадал? Сегодня уже третий раз прихожу.
Сыч хмуро глянул на Зайца.
– А тебе что за дело?
– Мне – ничего. Хрыч зовет тебя.
«Старик Зубов?! Зачем я понадобился ему?» Из всей Генкиной семьи Сычу нравился один старик Зубов. Заяц хоть и говорит, что Хрычу палец в рот не клади – откусит, но Сычу он не сделал никакого зла. Наоборот, разговаривает с ним, как с равным, иногда приглашает в дом поесть. Правда, это бывает редко. Старик вечно чем-то занят, да и вообще не очень общителен.
– Ну идем, идем, – заторопил Заяц.
Сыч одернул пиджачок, застегнул пуговицы, и ребята вышли со двора.
Сыча ждал не только старик Зубов. Ждала вся родня Зайца – Генкина мать, тетка Авдотья, злющая тетка Матрена и ее муж Петро, большой, мрачный человек, пьяница и вор. С ним Сычу приходилось не раз ходить на всякие «дела».
Как только Сыч перешагнул порог, старик Зубов подошел к нему, обнял за плечи, повел к столу. Все, кто был в комнате, печально смотрели на Сыча, а Генкина мать тоскливо запричитала:
– Дитяточко горькое, сиротинушка одинокая, без отца и матери горе мыкать остался…
Она противно трясла толстым животом, терла платком глаза и сморкалась. Сыч был несказанно смущен этой встречей. Он топтался на месте, не зная, что делать, исподлобья поглядывал то на одного, то на другого.
– Ладно, ладно, мать, – произнес старик. – Перестань причитать. Слезами горю не поможешь…
Он усадил Сыча на стул, опустил тяжелую руку на плечо.
– Проголодался, чать?
И, не дожидаясь ответа, приказал:
– Давай, мать, накрывай на стол что бог послал.
Бог Зубовым послал наваристый борщ с большими ломтями мяса, жареную утку, соленые грибки. Старик поставил на стол две бутылки водки. Сыч ел нехотя: не то еще не проголодался, не то удерживали взгляды зубовской родни. Старик и Петро то и дело прикладывались к рюмкам. Ели быстро, сопя и чавкая. Вскоре захмелевший Зубов обратился к Сычу.
– Жалко отца-то?
Сыч кивнул головой.
– То-то, что жалко. Отец – это отец. Кормилец. Без отца – петля. Все хозяйство рухнет, коли отца нет.
Зубов снова выпил, икнул и продолжал.
– Я тут много думал о тебе, Хведор… Да, думал много. Худо тебе будет одному. Голодно и холодно. Вша заест.
Сыча даже передернуло от последних слов Зубова. «Зачем он мне все это говорит? Про вшей придумал. Фу ты, аж противно». А Зубов продолжал:
– Ты кто мне такой? Никто. Нуль. Пустяк. А я вот решил о тебе позаботиться. Чуешь?
– Чую, – прошептал Сыч, мельком глянув в покрасневшие желтоватые глаза Зубова.
– То-то, что чуешь. Хочу добро тебе по-соседски сделать. Коли уж и при отце помогал, не дал тебе с голоду сгинуть, сейчас и пововсе обязан не дать в обиду.
