5
Дома Федьку ждало письмо от отца. На конверте внизу Федька прочел: «Действующая армия ППС 1482, 448 Артполк АРГК. Батальонному комиссару М. Соколову». Адрес был новый. На обороте стоял штемпель — «Просмотрено военной цензурой». Не раздеваясь, Федька разорвал конверт и стал читать.
«Сынуля мой родной! — писал отец. — Письмо твое получил и обрадовался ему как весеннему солнышку. Этим весенним солнышком хотелось обогреть всех своих фронтовых друзей. Я им по очереди давал читать твое письмо. Прошло уже почти полтора года, как мы с тобой расстались. Много раз мы сходились лицом к лицу с фашистскими выкормышами. Мы их кололи штыками, расстреливали из автоматов, давили ураганным артиллерийским огнем, Еще недавно я был комиссаром зенитной батареи. Моя батарея сбила больше десятка «мессершмиттов». Немцы бомбили нас по нескольку раз в день. Вместе со своими красноармейцами я перехитрил фашистов. Стали часто менять огневые позиции. А там, где мы стояли раньше, оставляли макеты деревянных зениток. Фашисты прилетают и начинают с пикирующего полета бомбить макеты, а нас уже и след простыл. После контузии я пролежал целый месяц в госпитале. Затем меня перевели в дальнобойную артиллерию, где я теперь и нахожусь. Сейчас у нас на фронте затишье. Немцы перебросили часть своих войск на Южный фронт. Против нас здесь воевали испанская «Голубая дивизия», бельгийский легион «Фландрия» И другие дивизии, от которых даже и воспоминаний не осталось. Недавно немцы прислали на наш участок даже французов из уголовных преступников и еще Какой-то сброд («Французская шайка «Черная кошка», — решил Федька). На нашем фронте немец не продвинулся за год ни на один метр. Наш лозунг — только вперед. Когда приеду в Москву — а мне скоро должны дать отпуск, — я много тебе расскажу из пережитого. Ты пиши мне чаще. Маме я тоже послал письмо. Пусть она не задерживается с ответом. Крепко целую тебя, мой соколенок. Пиши мне чаще. Твой папа».
Федька положил письмо на обеденный стол, снял полушубок и бросил его на кушетку. Он с гордостью подумал о том, что его отец герой. И ничего не выдумывает. Даже наоборот — пишет меньше того, что было. Нельзя писать обо всем — письмо могли перехватить шпионы (недаром цензура проверяла письма).
Федька заглянул в кастрюлю, стоявшую на подоконнике. На дне еще оставался калмыцкий чай. И ему вспомнилось, как во рту стало противно, словно от сладкого калмыка, когда Вовка Миронов предал Сашку. Наверное, и Сережка себя тоже так почувствовал — иначе ему бы не удалось пустить через зубы струйку, как пускал ее Витька.
Ну и пусть, что Сашка всех обманул. Обидно не это. Обиднее всего было то, что Сережка на переменках всегда ходил только с Сашкой и никогда не глядел в сторону Федьки. Конечно, такого дружка себе подцепил — фронтовика и героя, не ровня Федьке.
Прямо книгу про такого садись и пиши. Променял старых друзей на нового и получил то, что заслужил. Так тебе и надо, скрипач-художник!..
Федька снял сапоги, залез на кровать, открыл отдушину и подставил ладонь к квадратному отверстию. В пальцы мягко ударился теплый воздух. Вечером Федька слушал, как из отдушины неслись голоса. А сейчас было тихо.
Герка еще не вернулся домой — он задержался в школьном физическом кабинете. И Федьке нечего было делать. Он надел сандалии и полез в шкаф. Рука наткнулась под ворохом белья на небольшую картонную коробку. В коробке лежали фантики. Федька вспомнил, что он спрятал их сюда перед войной. Здесь лежали и белые раковые шейки с красными в темных поперечинах раками, и салатного цвета «Бенедиктин» с зелеными полосами, и «Грильяж» с золотистыми белками на зеленом фоне. А главное — блестящие яркие фантики от латвийских конфет. Эти конфеты появились в Москве в конце сорокового года. Ценились фантики от них больше всего. Во-первых, буквы были напечатаны латинским шрифтом, так что можно было их считать заграничными. Во-вторых, рисунки на твердых блестящих и плотных бумажках — разноцветные, яркие и ни на что не похожие. Недаром отец называл их «фантики-элефантики».
