Непонятно совсем, а спрашивать окружающих я пока опасался. Мало ли что тут крутится в «тайнах мадридского двора». Узнают эти морды разбойничьи, что ничего не помню, да и сунут стилет* под ребро. И скажут, что так и было. По голове мальчонке досталось, вот он на стилет сам и упал. И так семь раз. Жалко птичку. Но мы отомстим!
Или того хуже – примут за бесноватого и сожгут на костре. Кому докажешь, что в знакомого им парня вселился сосем другой человек, а вовсе не бес.
Молча отдал драгоценное зеркало этим жеребцам стоялым. Молодые они. Вся жизненная сила в ржач уходит за неимением других приложений.
А на пальце-то у меня хитрая такая печатка золотая с плоским красным камнем – как бы не рубин даже, на котором выгравирована печать. Для воска там или сургуча.
Ужинали по-походному жидким кулешом с дымком. Мне от общего костра отдельную пайку принесли в плоском медном котелке, снабдив куском серого хлеба и медной же ложкой. Поклонились, пожелав приятного аппетита, и ушли. Странные, не знакомые мне рожи, но ведут себя так, будто знают меня с рождения.
Естественно, никуда мы не поехали на ночь глядя, вопреки обещаниям одноглазого бандита. И это правильно – нечего глаза ветками колоть во тьме. По идее тело моего реципиента должно в седле сидеть хорошо (шпоры у меня на сапогах на что?), но не факт, что это умение осталось у него в связи с вселением в него моей души. А так – принимают меня тут за кого-то конкретного, а я и имени-то его не знаю, не говоря о большем. Так что поиграем еще некоторое время в больного на всю голову. Глядишь, сами проговорятся. Тем более что от резких движений голова кружится и после еды слегка подташнивает.
От были б мо́зги – было бы сотрясение.
Рядом поставили небольшой, но высокий шатер. Шелковый, тудыть его в кочерыжку. Персонально для меня, как сказали. Красиво жить не запретишь.
Остальные все укладываются спать прямо на землю. На попонах, седло под голову, прямо аки князь Святослав.
И никто не курит. Знать, Америку еще не открыли или религия не позволяет.
Около шатра на свежем воздухе устроили для меня опять же вполне приличное лежбище из козьих и бараньих шкур, на которое по мере его готовности меня же и перенесли, даже не спрашивая моего мнения. Но стало удобней и не так влажно, как от сырой земли, покрытой только тонкой шерстяной тканью.
«Ну что: осмотрелся, додик долбанутенький? Делай выводы», – приказал я себе.
Вывод первый по косвенным признакам можно уже делать. Судя по тому как со мной носятся, я тут не гроб повапленный, а вовсе даже писаная торба. А хорошо это или плохо, я даже не подозреваю. По крайней мере, стало ясно, что вреда мне причинять эти разбойники не хотят и вроде даже собираются при опасности меня от нее защищать.
Вывод второй: по одежде, оружию и аксессуарам на дворе стоит голимое Средневековье. Это я как музейщик авторитетно заявляю. Век пятнадцатый от рождества Христова плюс-минус лапоть. На пороге Ренессанса.
Вывод третий: обращение «сир»* ко мне от окружающих говорит о том, что среди них я лицо владетельное – «государь». Как минимум баннерет*, потому как золотые шпоры бакалавров* в моем нынешнем окружении встречаются. И на мне самом короткие золотые шпоры без колесика, красуются на длинных замшевых ботфортах, мешая принять удобную позу без потери ее красивости.
Махнул рукой проходившему мимо воину с мечом на поясе.
Тут же подошел, ни секунды не помедлил, но на колени не встал. Только голову склонил.
Ага… И на этом золотые шпоры. Рыцарь, значит. На колени ему невместно. Как тут обращаются к рыцарю-то… вспоминай, труп хладный, отягощенный моей душонкой.
– Кабальеро*, позови ко мне Микала, раба. – А голос-то у меня еще хриплый.
– Сей час, сир, – ответил рыцарь с новым поклоном и пошел к кострам.
Быстро я, однако, вживаюсь в «государя». Целого рыцаря построил и погнал на посылку. И что самое удивительное – он пошел. Сам пошел, а не поймал кого-то, чтобы команду передать с ускорением.
Да кто же я такой, в самом деле?
Прибежал Микал. Встал рядом с моей лежанкой на колени:
– Слушаю, сир.
– Где мое оружие? – Вот не желаю я безоружным оставаться среди таких бандитских рож.
