Предстоящий год – самый решающий. В отличие от реальной истории, я уже раздавил свою «бабочку Брэдбери», став сеньором Бискайи и Гипускоа. Обеспечив этим Наварре несколько важных морских портов. Так что не придется мне, как Петру Первому, за выход к морю двадцать лет кровь проливать.
Вслед за рыцарями клятву мне принесли их сержанты, стрелки и кутильеры. Все шесть кантабрийских копий.
На сьера Вото вновь возложили обязанности походного маршала, и он со своими бойцами отбыл сворачивать лагерь и готовить обоз к дороге.
Трех стрелков дон Саншо тут же отослал в Сантандер с поручением препроводить португальских послов к нему в По. Для чего собственноручно написал своему отцу письмо с этой просьбой. Вот так вот: ни да ни нет, понимай как хочешь. А поймут, скорее всего, как согласие. Но это уже проблемы тех, кто так подумал. Я твердо решил женить кантабрийского инфанта на своей сестре. Да и у Саншо женилка конкретно на Каталину чешется. И с другой стороны, если меня все же отравят Аграмоны или Боамонды, как это было в «моей» истории, то королем Наварры станет дон Саншо, а не франкофил и педофил д’Альбре, умеющий думать только указаниями из Плесси-ле-Тура.
Утром, еще до завтрака, дон Саншо первым делом мне показал портрет этой чернявой португальской графини – девчонки лет двенадцати. И она мне понравилась. Хотя портрет был совсем небольшой – тополиная доска чуть больше стандартной для двадцать первого века книги. Но даже если бы она была и уродиной, все перевешивало приданое – большой удобный порт на побережье Атлантического океана и возможность безнаказанно поднимать португальский флаг на пути в Африку.
И была одна задумка, что еще мне необходимо выбить в приданое – Азорские острова, но… надо подождать послов. А оммаж за Сетубал я португальскому королю принесу, не переломаюсь. И даже щитовые деньги буду честно выплачивать. Будет с чего. Надо только информацию обо всем этом поподробней собрать еще до переговоров с послами. Что до графини… баба она и есть баба. Ее дело – наследников наваррской короне рожать. Главное, род у нее хоть и сарацинский, но царский.
Сидел на Флейте, взбиравшейся на пригорок, и смотрел, как выползает из Герники мое воинство с обозом. Длинная «змея» получилась, растягиваясь по дороге. И это еще чуть меньше двух сотен человек. И валлийцев пока нет.
Зато есть освобожденные мной из разбойничьего плена цыгане, что влеклись за нами на небольшом расстоянии. Гонять я их запретил – в Дьюртубие мой шут еще возьмет их в оборот. Бродячие цыгане – не самый плохой людской материал для агентурной разведки в это время.
Глянешь на дорогу, и кажется, что людей на ней много. А для реального боя их ой как мало. Но будем надеяться, что в По не так уж много будет у меня противников зараз. Все же, как писал Генрих Манн – двор наваррского короля был более семейный, нежели блистательный. Правда, можно ли в таких деликатных вещах верить писателю? Тем более писавшему о том, что случилось тут сто лет вперед. Да еще творившему через четыре века от случившихся событий.
Рядом вальяжно топтался под доном Саншо его новый жеребец. Саншо был явно доволен открывшейся картиной. Он теперь капитан моей гвардии, вот и красуется гордо перед подчиненными в новых полированных доспехах, на которых играют солнечные зайчики.
В вианскую гвардию кроме кантабрийских кавалергардов были зачислены и хинеты. Над ними лейтенантом я поставил Ибаррури, которого в случае моего отсутствия подчинил дону Саншо.
Чуть ниже по склону бодигардили амхарцы с Марком.
Марк еще держал мое знамя, которое красиво полоскало утренним ветром с гор. И еще мой верный негр щеголял красной бархатной бригантиной, которую ему подарил Саншо из своего нового обоза. А наваррский герб на груди я ему устроил из натуральной золотой цепочки, которую вчера вечером пришила к доспеху служанка монсеньора. Вышло красиво и очень богато. Цепочку же я взял из подарков хунтерос Гипускоа, которые они мне преподнесли вместе с коронационным взносом в сто тысяч мараведи.
А за нашими спинами в ельнике укрывался целый десяток хинетов, бдительно следя, чтобы никто к нам незамеченным не подкрался.
