Фата-моргана любви с оркестром - страница 18

В столовой, когда вошел Бельо Сандалио, сидел всего один постоялец: сурового вида старик в круглой кургузой шляпе без ленты. Вместо чая он пил мате. Рядом с его стулом на полу поставили медную жаровню, на которой булькал эмалированный чайник. Отставив стул от стола, старик лениво скрестил ноги. Вышитая скатерть на фоне его тусклого наряда казалась еще белоснежнее. Трубач смекнул, что это, пожалуй, и есть барабанщик. Под лапсердаком цвета козьего сыра, сбоку, угадывалась странная выпуклость, словно старик был при оружии.

— Добрый день, — учтиво поздоровался Бельо Сандалио и уселся напротив.

Старик, даже не взглянув на него, пробурчал «добрый» и вновь опустил нос в тыковку с мате. Время от времени он крошил узловатыми пальцами краюху у себя на коленях и подносил кусок ко рту, медленно пережевывал и запивал, потягивая мате через бронзовую трубочку, отчего складки на шее приходили в движение.

До сих пор Бельо Сандалио держал трубу на коленях, но, когда горничная подала салат из помидоров и жареную печенку, он вальяжно выложил инструмент на стол, прямо под нос старику. Тот едва заметно моргнул, как озябшая ящерица.

— Я приехал наняться в здешний оркестр, — так же сердечно, как раньше, проговорил Бельо Сандалио. — Мне сказали, вы тоже музыкант.

Ветеран поправил шляпу, подлил кипятка в тыковку, сахара класть не стал, пошуровал бронзовой трубочкой, медленно, долго, громко, нескончаемо тянул мате и, наконец, поднял глаза и искоса глянул на Бельо Сандалио.

— Да, — сказал он.

Бельо Сандалио победоносно улыбнулся.

— И еще мне сказали, Вы тоже по объявлению, играете на барабане и выучились музыке не когда-нибудь, а в достославную кампанию 79 года. Все это правда?

Старик глубоко вздохнул, осторожно поставил мате на стол — как бы не запачкать белую скатерть, — дожевал хлеб, проглотил, воззрился на нарушителя спокойствия и разом отвечал по трем пунктам:

— Да, да, да.

Бельо Сандалио разбирал смех, — пришлось срочно заглотнуть кусок печенки, чтобы не расхохотаться, — и он весело сказал:

— Я так смотрю, мы с вами станем не только коллегами, но и добрыми друзьями.

— Ага, — фыркнул старик.

Тут же он встал из-за стола, и Бельо Сандалио успел разглядеть, что топорщилось у него под боком. Не пистолет. Там наперевес болталась фляга из тех, что были в ходу во времена кампании 79-го. Многие ветераны Тихоокеанской войны, основавшие в городе собственное общество, носили какой-нибудь сувенир: кривой ножик, красно-синюю фуражку или — зимой — теплую шинель с золотыми пуговицами. У этого же была фляга.

Бельо Сандалио мог бы поставить на кон трубу, что во фляге у мрачного старикана плещется горькая. Он снова чуть не прыснул. «А старый хрыч-то не промах, — подумал он, — заправился на жизненную дорожку, вот это я понимаю — оркестрант!»

— Увидимся в клубе, дедуля, — сказал он на прощание.

Старик застыл в дверях коридора, ведущего в комнаты, спокойно обернулся, поправил кургузую шляпу и сухо заметил:

— Меня зовут Канделарио Перес, юноша.

— Простите, дон Канделарио. А меня — Бельо Сандалио. Стало быть, в десять в Радикальном клубе. Надеюсь, желающих будет немного.

— Много, — ответствовал дон Канделарио Перес.

И глухим голосом, словно бы из барабанной утробы, без всякого выражения на лице он пространно разъяснил, что, считая их двоих, в Пампа-Уньон уже прибыли две трубы, тромбон, горн, два корнета, турецкий барабан, тарелки и два простых барабана.

— Думают, собаки, что каша с неба валится, — заключил старик и исчез в коридоре.

Бельо Сандалио от души веселился. Старичина пришелся ему по душе. За версту было видно, что он бобыль бобылем, один как перст. Не только табаком от него разило, но и одиночеством. А кому, как не Бельо Сандалио, чуять дух одиночества — уж он-то в свои тридцать три знал, что эта зараза высасывает из человека силы почище трубочки для мате.

«Точно сойдемся», — сказал он себе. После чего закончил есть и вышел на улицу. До прослушивания оставалось почти четыре часа.