А тем же вечером я случайно обмолвилась, что мне придется теперь сказать Антону «нет», а он уже и кольцо обручальное мне припас. Оно старинное, очень красивое — с ярким голубым камнем, будто ясное небо в нем отражается. Антон сказал, что это редкий камень — сапфир называется. Мама почему-то заинтересовалась, стала расспрашивать, как оно выглядит, и где Антон взял такое дорогое кольцо. Я сказала, что оно досталось ему от мамы, а ей подарил отец. Оно фамильное…
Мама спросила, как зовут отца Антона. Я ответила, что вроде Алексей. Мне показалось, что мама не спала тогда всю ночь: ворочалась и вздыхала. Я не могла понять и сейчас не понимаю, что ее так взволновало? Ведь я послушалась ее совета…
— Есть интересные факты, товарищ следователь, — сообщил вечером Езерский, который, как и Кирута, работал без выходных, урывая лишь несколько часов на сон. — Я разыскал одну старушку, бывшую учительницу Анну Михайловну Велижскую, и вот что она рассказала мне о судьбе своей ученицы Галины Ганиной.
В начале войны в поселок Красный Бор прибыли беженцы из Москвы. Среди них была и Таисия Павловна Ганина, женщина интеллигентная и весьма обаятельная, с двумя малолетними детьми. Старшей Гале шел одиннадцатый год, а младшей Оленьке — шестой. Старостой в поселке был назначен пришлый полицай Андрей Бруй. Поговаривали, что он уроженец соседней Белоруссии, и что немцы освободили его из колонии, где он отбывал срок. Он был угрюм, необщителен, за что и получил прозвище Умыч.
У Умыча была слабость, которая доминировала над другими его недостатками, — он был очень охочий до красивых баб. Как только полицай увидел благородную красавицу-москвичку Тасю Ганину, он стал преследовать ее. Но Тася ненавидела предателя, о чем, не скрывая, говорила ему в лицо. Узнав, что муж Таси на фронте, Умыч стал шантажировать ее — дескать, выдам немцам, и те пустят семью красного командира в расход. В поселке за бедную женщину вступиться было некому, и полицай вел себя бесцеремонно — напьется к вечеру и рвется в дом к Тасе. Та детей в охапку и огородами к Леве Маркину, своему соседу, одинокому человеку с чистой душой, но инвалиду детства.
Так продолжалось до тех пор, пока Умыч не разгадал ее уловку. Полицай пригрозил Леве, чтобы не мешал ему — иначе поставит к стенке. Но Лева не мог отказать Тасе — жалел ее детей, помогал одеждой и едой.
Умыч, взбешенный упорством Таси и бесстрашием Левы, однажды напившись вдрызг, стал избивать Леву. Тася увидела и вступилась. Тогда он упрекнул ее в том, что она сожительствует с калекой, променяв его, настоящего мужика, на этого урода. Тася крикнула ему в лицо: «Настоящие мужики воюют на фронте, защищают свою Родину, а ты, фашистский прихвостень, над беззащитными людьми измываешься…»
Разъяренный Умыч вытащил Леву из избы, сунул в руки лопату, и, притащив его вместе с Тасей и детьми под ивы у реки, приказал копать могилу. Тася тайком послала Галю за помощью. Полицай заметил убегающую девочку и выстрелил ей вслед, но не попал. Галя стучалась в каждый дом, но люди боялись связываться с полицаем. Откликнулась почтальонша — Катерина Петровна Романова. Когда она прибежала на берег реки под ивы, все уже было кончено — в яме лежал Лева, а сверху Тася с маленькой Оленькой… Катерина похоронила страдальцев, а Галю забрала к себе.
— Самое, пожалуй, странное во всей этой истории, — продолжал Езерский, — что Умыч особо не свирепствовал до этого случая, да и после — иначе его убрали бы партизаны, которые заглядывали в поселок. Когда лесным мстителям понадобился проводник на железную дорогу, они обратились к Умычу, и тот беспрекословно провел их к железнодорожной магистрали, минуя немецкие посты. Той же ночью эшелон с техникой и живой силой противника взлетел на воздух. Учительница утверждает, что он еще несколько раз помогал партизанам. Однако, когда немцы напали на след партизанского связного и, ранив его, пытались захватить в плен. Умыч, видимо, опасаясь, что он не выдержит допросов и выдаст его, пристрелил партизана.
— Это любопытно, — заметил Кирута, — настоящий Двуликий Янус. Неужели партизаны не отомстили Умычу за связного?
