— Здорово! Такого еще никто не делал! Молодец!
И вот тогда я расскажу ему все Ю по порядку: как впервые пришла мне в голову мысль найти способ воздействовать на мозг человека, чтобы можно было управлять его настроением…
…Когда мы вышли из континентолета на ту африканскую дорогу и немного по ней прошли, глядя по сторонам на великолепные небывалые деревья, нам вдруг встретился мальчишка примерно нашего возраста. Он был черным. Он брел по дороге, не обращая на нас никакого внимания.
И только когда его окликнули, он поднял голову в нашу сторону. И в этом взгляде была такая грусть, что мы немедленно окружили его и стали наперебой расспрашивать, что с ним произошло, перебирая все языки, в которых знали хотя бы по слову. Он не ответил ничего, только расплакался, словно до этого долго-долго сдерживался, и убежал. И мне было в этот день очень грустно, да и не только мне одному, наверное. Это была наша первая встреча с горем лицом к лицу. Мы знали, что горя на Земле становится в общем-то все меньше и когда-нибудь его не станет совсем, — так нам все говорили. А можно ли сделать что-нибудь, чтобы горе исчезло с Земли побыстрее? Что для этого нужно?
Расскажу о том, как я бился над схемой — нелегкое было дело, от той грустной африканской экскурсий прошло чуть ли не два месяца до хорошего дня, когда мне захотелось выкрикнуть на всю лабораторию: «Эврика!!!» И о том, как иногда хотелось все бросить, если работа не получалась, не ладилось что-то. Бывало, я действительно бросал, принимаясь на день-два за что-нибудь другое, а потом — нет, снова возвращался к тому, о чем думал все время. (А ведь правда, сколько же раз я мог все бросить, махнуть рукой, даже подумать страшно!) И. о том, как я мучился оттого, что никому не рассказывал о том, над чем работаю, — не слишком-то мне было удобно перед нашими, обычно каждый из нас знал, чем занимается его сосед. А я никому ничего не говорил: хотел, видимо, ошеломить всех готовым результатом.
Галактионыч будет стоять рядом.
Мы солидно, на равных, поговорим с ним о технической стороне моей работы и немного помечтаем о том времени, когда каждый из жителей земного шара будет носить такую Установку в кармане. Ведь у каждого, наверное, бывают моменты, когда хочется повернуть ручку по часовой стрелке.
Но все это потом. А пока надо тысячу раз все проверить. Найти способ увеличить напряженность Поля Радости, добиться полной надежности работы; и только тогда, когда сомнений уже не останется, я встану со своего рабочего места в нашей Академии Наук (можно встать так, чтобы в поле зрения попал невзначай и наш стенной. «Архимед» с Андрюшиной деловой улыбкой) и негромко так скажу:
— Михаил Галактионович! Можно вас на минуту?…
И обязательно посмотреть в этот момент в сторону Леночки Голубковой.
Галактионыч занес ручку над классным журналом, и наш шестой «А» замер. Зашуршали учебники: каждый в последний момент старался извлечь из учебника максимум возможной информации, чтобы тут же, если вызовут, ее и выложить. Урок физики начался.
Перо Галактионыча заскользило по журналу сверху вниз. Пятнадцать фамилий. Наконец Галактионыч поставил против одной из них точку, поднял от журнала голову и объявил:
— Голубкова…
И Леночка встала и послушно пошла к доске.
Из школьных предметов Леночка больше всего не любила физику.
Даже математика давалась Леночке гораздо легче. Даже химия, не говоря уже об истории, которую Леночка Голубкова, как было известно всем, избрала делом всей своей дальнейшей жизни. Но на физике Леночка переставала быть сама собой. О некоторых ее ответах по школе ходили легенды. Многое в них было преувеличено, но многое было кристально правдоподобно.
Леночку и так было нетрудно смутить, а в кабинете физики она смущалась в десять раз сильнее, чем обычно. Она путалась и сбивалась даже тогда, если, случалось, знала урок отлично. Уж такой она была человек!
И в этот раз Галактионыч улыбался ей что было сил, радостно кивал головой, если ей удавалось сказать что-то верно, и совсем не хмурился, когда она говорила не то…
И Галактионыч, по-моему, даже вздохнул, когда выводил ей в журнале двойку. Леночка еще убито шла по проходу между столами, возвращаясь к своему месту, когда перо Галактионыча снова взлетело к верхней графе нашего журнала и стало опускаться вниз, выбирая новое место для точки.
