И все же однажды “Пень” взбунтовался! В то утро Флот, жмурясь от яркого света, выполз из хижины пополнить запас дров. Он не посмел обернуться спиной к зеленому обрубку и рассыпал охапку наколотых дров между собой и “Пнем”. С первыми же взмахами топора “Пень” ожил. Он задрожал так, словно топор вонзился в его живое тело, а не в деревянную чурку. Он вздевал вверх лапы-обрубки, подражая взмаху рук Флота, тянулся к охотнику, вздрагивал, съеживался и вновь распухал, силясь рывком оторваться от земли…
Жители Пальмирхауза не узнали Флота Сноутса, когда он, поседевший как лунь, без ружья и припасов, в лохмотьях вместо обычно аккуратной одежды, появился на окраине города. Старый охотник бессвязно лепетал, чертил пальцами в воздухе круги и плакал, не в силах объяснить людям все происшедшее. Его поместили в городскую богадельню, но жить старику оставалось немного. Перед смертью он собрался с силами, к нему ненадолго вернулась прежняя ясность ума, и он, как мог, рассказал про жемчужное ожерелье, роковой выстрел и появление “Пня”. Флоту, разумеется, не поверили.
…Сухой щелчок. Портативный магнитофон, стоящий возле меня на низком треугольном столике, выключился. Я увидел руку, протянутую к рычажку магнитофона, а затем и самого Элиота Стампа.
— У меня особый дар всегда приходить вовремя, — похвастался Стамп, усаживаясь в крохотное кресло, похожее на подставку для утюга. — Вас позабавил мой Скромный рассказ?
— Надеюсь, мистер Стамп, что ваше появление немедленно вложит ключ разгадки в таинственную шкатулку вашей повести?
— Какая пышность фраз! Но я понимаю — это юмор, броня для вашего любопытства…
Мы сидели в холле на шестнадцатом этаже гостиницы. В конце полутемного коридора мелькали розоватые огоньки лифта.
— Мое любопытство хочет идти в ногу с нашим космическим веком, и я пытаюсь вынуть козырную карту из колоды возможных догадок. “Пень” Флота было нечто или некто, залетевшее к нам из пространств других звездных систем?
— Нет, категорически нет! Сбросить ожерелье с летающего блюдца или с другой принадлежности марсианского сервиза… Неужели вы думаете, что я способен на такую нестерпимую банальность?
— Извините. И все же что-то в облике “Пня” подталкивает на космические ассоциации.
— Ищите разгадку на Земле! Уверяю вас, в ножках этого кресла больше тайн, чем на Альфе Эридана. Вам не кажется, что ожерелье могло быть осколком древней цивилизации? Более древней, чем вся наша история. Некоторые историки пытаются уверить нас, что Землю когда-то постигла катастрофа… Двенадцать, одиннадцать тысяч лет назад. Комета или что-то в этом роде. Многие народы якобы погибли, рассеялись. Может быть, они обладали большими знаниями, а Индия и Египет сохранили для нас лишь обрывки этих знаний? Обозримая история нам подобных насчитывает миллионы лет, история планеты — миллиарды. Кто знает, какие метаморфозы претерпел Разум за пять или шесть миллиардов — подумайте только, миллиардов! — лет.
— Итак, осколок исчезнувшей, но весьма высокой цивилизации? Но почему никаких следов? Никаких, за исключением находки Флота?..
— Таинственных находок хватало и в эпоху пещер и в эру небоскребов. Находили, но… не понимали. И следы эти, может, быть, особенные, сами себя изолирующие от всего окружающего. Глубокий инстинкт самосохранения, рожденный страхом былых катастроф. Тысячелетний анабиоз! Что особенно поражало Флота? Полное безразличие “Пня”. Отрешенность, оторванность от окружающих — никаких звуков, никакого соприкосновения с другими предметами. Помните, бусы — механические или биологические зародыши “Пня” — плавали, даже не касаясь воды. А почему “Пень” менял свои формы лишь тогда, когда на него никто не смотрел? Мы в детстве более проницательны, чем в пору зрелого, но Самоуверенного всезнайства. Ребенком мне всегда казалось, что игрушки. и мебель живут своей жизнью. Надо только тихонечко подсмотреть, взглянуть через неплотно сжатые веки и обязательно увидишь, как живут вещи. Может быть, это своеобразный инстинкт, внушенный вечным и неосязаемым общением со следами другой цивилизации…
— Вы расскажете об этом на завтрашнем заседании?
