- Сами разберетесь, - сказал Баржин.
- Разберусь, естественно. - Озол скрылся в кухне, и вскоре оттуда раздался его страдальческий голос: - И когда я научу вас покупать кофе без цикория, Борис?
"Знает, - решил Борис. - Конечно, знает. Ну и пусть". Почему-то ему стало полегче - самую малость, но полегче.
4
Озол таки знал.
С самого утра у него все валилось из рук. Даже правка старых рукописей - работа удивительно интересная, которой он всегда вводил себя в норму, и то не шла. Он пытался читать, валялся на диване, курил... С четырех начал дозваниваться в лабораторию - тщетно! И только около семи ему позвонил Гиго.
Итак, первая попытка оказалась неудачной. Плохо... Но и не трагедия.
- С шефом здорово неладно, - сказал Гиго. - Я, конечно, понимаю, что ему тяжелее всех нас, но... Он даже не попрощался ни с кем. Я такого не помню.
Ну конечно, это же Баржин, "счастливчик Баржин", не знавший еще ни одного поражения...
- Ладно, - сказал Озол. - Это поправимо. Кстати, ты не забыл, что шеф нынче именинник?
- Но он никого не приглашал.
- Я приглашаю. - Озол повесил трубку.
Ему не нужно было напрягать воображение, чтобы ясно представить себе, как все это происходило: Озол хорошо знал и обстановку, и людей.
...Яновский увел Перегуда в физиологическую экспериментальную. Перегуд сел в кресло - большое, удобное, охватывающее со всех сторон кресло энцефалографа; под потолком начала мерно вспыхивать - три раза в секунду лампочка; заунывно запел усыпляющий сигнал. Зойка с Лешкой и Борей-бис замерли в машинной, куда подавалась информация со всех налепленных на Перегуда датчиков. У дверей наготове стоял Зимин - на случай экстренной медицинской помощи, хотя представить себе ситуацию, в которой такая помощь могла бы понадобиться, довольно трудно. Слишком проста вся схема эксперимента. Баржин заперся в своем кабинете. Гиго мягкой походкой Горца прогуливался по коридору, где толклась молодежь из обеих экспериментальных групп.
Время остановилось...
И теперь, трясясь через весь город в старенькой "Волге" - ему всегда удивительно везло на такси, - Озол думал, что в неудаче этой есть определенная закономерность. Яновский... Впрочем, это последнее дело махать кулаками после драки. Ведь когда Баржин привел Яновского в лабораторию и сказал, что "Михаил Сергеевич любезно согласился принять участие в наших опытах", - Озол был так же доволен. как и все остальные. Это сейчас легко говорить и думать, что уже тогда у него было какое-то предубеждение... Не было. "Задним умом все мы крепки. А тогда..."
Яновский был человеком в своем роде удивительным. С детства он обнаружил в себе способность к внушению и нередко ею пользовался - и в играх со сверстниками, и в школе на занятиях, а когда стал постарше - в отношениях с девчонками. Потом поступил в медицинский институт, кончил его и стал врачом-психотерапевтом. По отзывам - врачом неплохим. Но в один прекрасный день он сменил белый халат на черный фрак и стал выступать на сцене - новый Вольф Мессинг или Куни. Успех он имел потрясающий, на его вечера народ валил толпами. Как Баржину удалось уговорить его принять участие в эксперименте, до сих пор неизвестно. И все же... Было в Яновском что-то излишне, как бы это сказать... эффектное, что ли. Этакий новоявленный Свенгали. В кино бы ему - играть "Властелина мира". Но это опять же задним умом...
Сам Озол был вовлечен в орбиту хомофеноменологии примерно через год после того, как Старик дал Баржину лабораторию. Однажды Баржин наткнулс на научно-фантастический рассказ, в котором некий Озол писал о неиспользованных физических и психических возможностях человека. Идея как таковая была не нова и обыгрывалась в научной фантастике неоднократно. Но Озол нашел любопытное решение: стресс, но стресс "пролонгированный", длительный и управляемый. Лонг-стресс. Баржин показал рассказ Позднякову.
- А что? - сказал Леша. - В этом есть нечто... Я и сам об этом думал. Прикинем?
- По-моему, стоит, - сказал Баржин. - Так что ты прикинь, а мы поищем этого парня.
Найти Озола оказалось несложно. Хотя он не был членом Союза писателей, но состоял в какой-то секции, и адрес Баржину дали сразу же. С такими людьми Баржину еще не приходилось встречаться. Было Озолу от силы лет тридцать; он был лохмат, бородат и усат - истинно поэтическая внешность. Резкий, угловатый, иногда он был совершенно невыносим. И в то же врем Баржин готов был голову дать на отсечение, что Озол талантлив.
