Вот разве что… Валера.
Первый раз, подумав об этом, Юля сама над собой посмеялась — дожили, здрасьте! Однако мысль затаилась где-то в глубине сознания, и терпеливо ждала своего часа. И после крайне неудачного свидания с двоюродным братом Светы — Пашей, который два часа выносил Юле мозг рассказами про новые образцы вооружения Российской армии, Юля решилась.
«В конце-концов, внешность — не главное», — сказала она себе и пригласила Валеру вдвоем отпраздновать свой тридцать первый день рождения.
Волновалась она ужасно! Во-первых, понял ли? Валера очень умен, Юля знала, но на внешние раздражители почти не реагирует, да и не говорит ничего, только ухает, и всегда одинаково. Во-вторых, Юля стремилась мыслить непредвзято, но от вековых предрассудков тяжело избавляться.
Вот и сидела она дома с открытой дверью перед праздничным столом, судорожно комкая скатерть, и сердце выпрыгивало из груди.
Года не прошло с тех пор, как Юля умирала от страха при мысли, что зомби войдет в ее дом.
Теперь не меньший ужас внушала мысль, что он может не прийти.
Наконец застонала лестница под тяжелыми шагами, скрипнула дверь и юлина квартира наполнилась запахом гнилой земли. Виталя пришел. Такой же, как всегда — серый, мутноглазый, слегка тронутый тлением.
Юля закрыла глаза, когда он положил руки ей на плечи: целоваться с зомби все-таки страшно. А через секунду твердые, как железо, пальцы, сомкнулись на горле, в груди стало тесно, и девушка потеряла сознание. Судьба иногда бывает милосердной: Юля так и не очнулась, пока зомби отрывал ей руки и ноги, а когда он добрался до теплого, полнокровного сердца, она уже была окончательно и бесповоротно мертва.
Фотина Морозова
ПАКЕТ СУХАРЕЙ
Эта немолодая пара примелькалась обитателям окрестных домов. В жару и в холод, летом и осенью, не было случая, чтобы они пропустили совместную прогулку. Шли, придерживая друг друга за руки странным перекрёстным образом, клонясь друг к другу, точно сиамские близнецы, которые, будучи разъединены злым хирургом, пытаются слиться вновь.
Мало кто заглядывал в лица, скрытые — у неё летом под пышной седой причёской, а зимой под шапкой; у него — под капюшоном во всё прохладное время года. Однако те, кому удавалось заглянуть, отходили в тягостном недоумении, как будто их гнусно обманули. Издали эта пара наводила на мысли о безмятежности тихой любви после правильно прожитой жизни. Вблизи же… Трудно передать словами выражение этих лиц. Одни могли счесть его беспокойным. Другие — голодным. Третьи — угасшим.
Ясно одно: здесь и не пахнет безмятежностью.
Эти лица, полные ожидания чего-то недоданного жизнью и миром, они несли сейчас сквозь предвечернюю духоту. На площадке собачники свистели своим хвостатым питомцам. Завывала сиреной «Скорая помощь», спеша к расположенной поблизости больнице. Из открытого окна настырно вызванвалась мелодия, которую Моцарт написал, по-видимому, специально для мобильных телефонов шестой части суши. Мир обтекал стариков шумно и нагло, но не мог пробить окружающего их кокона, внутри которого не было места звукам. Только обмен мыслями. Как будто всё, что нужно, было сказано тысячу тоскливых лет назад.
Поездная тряска заставляла дрожать солнечный луч, застрявший под верхней полкой. Хрустящее бельё в пакетах пока ещё пахло освежителем. Путь только начался, и вся пассажирская орда устраивалась. Распаковывалась. Знакомилась.
— Чем это воняет? — повела двойным подбородком женщина с угрюмой девочкой лет пяти и огромными чемоданами, которые не втискивались в отделение под нижней полкой. На верхней полке кто-то уже лежал — подогнув ноги, на голом дерматине, не расстелив дорожную скудную постель. Матрас громоздился неразвернутым, похожий на бело-голубую улитку.
— Рыбка! — оптимистично потер руки ее сосед, бойкий и пузатый, но с худым очкастым лицом, похожий на журналиста. — Вяленая! Зуб даю.
Женщина не возразила, — по вскормленной с детства привычке не спорить с такими напористыми мужчинами, — но и не согласилась. В заполнявшем купе запахе улавливалась какая-то не свойственная рыбе пергаментность. Что-то грязноватое и больное.
