— Я же сам проверял его, — хмуро сказал Джек Морган, опустив бинокль, — несколько лет назад, когда он делал для нас кое-какую работу в Гонконге. Так, не поверишь, чист, как новый презик, сплошные восторги от всех, кто с ним работал. И ни слова в личном деле о том, что он служил на Балканах. Я бы это запомнил.
— Он провел там меньше пяти недель, — заметил Найт.
— Достаточно, чтобы найти кровожадных сук, таких же двинутых, как он сам.
— Вот поэтому он и опустил ту командировку в своем резюме.
Морган не успел ответить: приветственный гул стал громче, люди на трибунах вокруг мемориала Виктории вскочили на ноги, и двое полицейских на мотоциклах появились примерно в ста метрах перед четырьмя лидерами, которые вырвались вперед еще на двенадцатой миле марафона.
— Мотоциклисты… — Найт вглядывался в лица полицейских. Ни один не походил на Лансера.
На аллее показались четыре лидера — кениец, эфиоп, босоногий мексиканец и парень из Брайтона, каждый с олимпийским и камерунским флагами.
После двадцати шести миль и трехсот восьмидесяти пяти ярдов, после сорока двух тысяч ста девяноста пяти метров в марафоне вели кениец и британец — они шли рядом. Но за двести ярдов до финиша буквально наступавшие на пятки лидерам эфиоп и мексиканец разделились и догнали ведущую двойку с флангов.
Толпа взревела: поджарые, как борзые, марафонцы мчались по финишной прямой к золоту и славе, четверо в ряд, и ни один не желал уступать.
За двадцать ярдов до финиша парень из Брайтона неожиданно вырвался вперед. Несколько секунд казалось, что Великобритания впервые в истории соберет все золото в марафонском беге — ведь в прошлое воскресенье Пола Рэдклифф одержала историческую победу в женском забеге.
К всеобщему удивлению, за считанные метры до финиша у атлета иссякли силы, и четверо марафонцев, подняв флаги, одновременно сорвали финишную ленту.
Мгновение зрители не могли прийти в себя от удивления, и Найт слышал, как комментаторы кричат в микрофоны о беспрецедентном поступке и гадают, каков его смысл. А затем все, включая Питера Найта, поняли, ради чего это было сделано, и воодушевленно поддержали великодушный жест.
«Вот так, Кронос-Лансер, — думал Найт. — Не задушить тебе олимпийский дух, потому что он живет и всегда будет жить в сердце каждого спортсмена, когда-либо боровшегося за победу».
— Обошлось, — сказал Джек Морган, когда стихли приветствия. — Может, демонстрация силы на маршруте отпугнула Лансера?
— Возможно, — согласился Найт. — Или он говорил не о конце марафона…
Тошнотворный финиш мужского марафона снова и снова повторяют на экранах у входов в Олимпийский парк. На удушающей жаре я терпеливо стою в очереди к северному, с Ракхолт-роуд.
Голова у меня побрита, каждый дюйм открытой кожи окрашен хной в глубокий красновато-коричневый тон, в десять раз темнее моего натурального цвета. Я в белом тюрбане, при черной бороде, с металлическим браслетом на правом запястье и индийским паспортом, а к этому рыже-коричневые контактные линзы, очки, свободная белая рубашка навыпуск, такие же брюки и накидка. Капля масла пачули довершает образ сикха Джата Сикха Раджпала, торговца текстилем из Пенджаба, которому повезло достать билет на церемонию закрытия.
Я стоял уже в двух футах от службы досмотра, когда мое лицо, мое обычное лицо появилось на одном из телеэкранов.
На секунду меня охватила паника, но я быстро овладел собой и осторожно взглянул на экран, надеясь, что это какой-то повтор значимых событий Олимпиады с упоминанием моего увольнения из оргкомитета. Однако поперек фотографии пошло срочное сообщение, что меня разыскивают в связи с делом Кроноса.
Как это возможно, закричало множество голосов в моей голове, разбудив тот, от которого начинались сумасшедшие головные боли. Все, что я мог, — сохранять самообладание, когда шагнул к грузной женщине в форме «Ф-7» и молодому констеблю Скотленд-Ярда, проверявшим билеты и удостоверения личности.
— Далеко от дома забрались, мистер Раджпал, — сказал констебль без всякого выражения, глядя на меня.
— Ради такого прекрасного события всегда приятно совершить путешествие, — ответил я с отработанным акцентом, который удался безукоризненно, несмотря на ритмичную боль, взламывавшую череп изнутри. Я едва сдерживал желание полезть под тюрбан и потрогать налившийся болью шрам на затылке.
