Целехонький замок лежал в углу с открытой дужкой.
Я нагнулся, поднял его и надел дужку на средний палец, как перстень, спрятав замок в ладони. Тиган, уже в перчатках, набивала мешки пустыми пакетами для капельницы.
— Давай-ка заканчивать, — сказал я и присел, подняв левой рукой использованный шприц.
Распрямляясь и с наслаждением узнавая жажду мести, как старую любовницу, я для отвода глаз протянул руку со шприцем к мусорному мешку, а правой, с медной дужкой замка на пальце, ударил снизу вверх.
У Тиган не было шансов. Она даже не уловила моего движения.
Удар сплющил ей гортань.
Она отшатнулась и попятилась, задыхаясь, с побагровевшим лицом. Ее глаза, вылезающие из орбит, с изумлением уставились на меня. Второй удар сломал ей нос, отбросил к стене и заставил понять, что я высшее существо. Третий удар попал в висок, и Тиган мешком повалилась на покрытый нечистотами пол.
— Конечно, вы слышали ее, — сказала Поттерсфилд. — Мелодия была в вашем компьютере вместе с программой перехвата управления электронными табло Олимпийского стадиона.
— Что? — крикнула Фаррел, попытавшись сесть и вздрогнув от боли. — Нет, нет! Кто-то начал присылать мне эту музыку около года назад на автоответчик и во вложениях к электронным письмам с анонимных адресов. Меня как будто преследовали. Проходило немного времени, и у меня начинался приступ, едва я слышала свирель.
— Неплохо придумано, — усмехнулась Поттерсфилд. — А как же программа в вашем компьютере?
— Не знаю, о какой программе вы говорите. Видимо, кто-то ее туда записал, может, те же люди, которые присылали мне музыку.
— Вы заявляли об этом компьютерно-телефонном преследовании? — скептически осведомился Найт.
Профессор античной литературы решительно кивнула:
— Дважды, в участок в Уоппинге. Но полицейские сказали: присылать музыку — не преступление, а других доказательств преследования у меня не было. Я доказывала, что эти люди подозрительны, но мне посоветовали сменить телефонный номер и электронный адрес. В конце концов я так и сделала, и все прекратилось, головные боли тоже, пока вы не включили свирель у меня в кабинете.
Найт прищурился, пытаясь отыскать смысл в этом нагромождении фактов. Неужели Фаррел использовали как ложный след, чтобы отвлечь внимание? Почему ее просто не убили?
Поттерсфилд, видимо, думала о том же, потому что спросила:
— Кто, по-вашему, мог присылать вам эту запись?
Фаррел пожала плечами:
— За всю жизнь я встретила только одного человека, который играет на свирели Пана.
Найт и Поттерсфилд выжидательно молчали.
— Джим Деринг из Британского музея, знаете? У него еще телепередача…
Это меняет дело, подумал Найт, вспомнив, как высоко Деринг отзывался о Фаррел и настойчиво советовал сходить к ней. Неужели это часть подставы?
Голос Поттерсфилд звучал с прежним сомнением:
— Откуда вам известно, что он играет на свирели, и почему вообще Деринг использовал музыку, чтобы преследовать вас?
— У него была такая свирель на Балканах в девяностые. Он играл для меня.
— Та-ак? — протянул Найт, ожидая продолжения.
Фаррел смутилась.
— Деринг питал ко мне романтический интерес. Я сказала, что не нуждаюсь в этом. Он разъярился, стал как одержимый, преследовал меня. Я на него еще тогда заявляла. Потом я попала в аварию, и меня на самолете вывезли из Сараево. Больше я Деринга не видела.
— Сколько лет вы не виделись? — спросил Найт.
— Шестнадцать или семнадцать.
— И все же вы подозреваете его? — спросила Поттерсфилд.
— Больше мне некого подозревать, — твердо ответила Фаррел.
— Охотно верю, — сказала инспектор. — Потому что Деринг тоже пропал.
Фаррел растерялась.
— Что?
— Вы сказали, что вас держали в темной комнате, куда входили только женщины. Как же вы выбрались? — спросил Найт.
Казалось, вопрос сбил Фаррел с толку.
— Мальчишки, но я не… Нет, я точно помню, что слышала голоса каких-то парней, потом снова заснула. Когда очнулась, оказалось, что у меня свободны руки и ноги. Я встала, нащупала дверь и… — Она замолчала, вглядываясь куда-то в даль. — Кажется, я находилась на каком-то заброшенном заводе. Стены там были кирпичные.
— Вы сказали полицейскому о трупе с отрубленными руками.
