– Я требую, – произнес я. – Я это заслужил. Дай мне знак.
Но ничего не произошло.
Я поднялся с колен. На меня обратились недоуменные взоры, но никто не стал вмешиваться. В конце концов, это были молитвенные упражнения: у кого-то случались видения, кто-то слышал голоса, в этом не было ничего неожиданного, это было частью процесса.
– Прямо сейчас, – продолжал я. – Момент настал. Говори же со мной, как говорил с Моисеем в пламени огня из среды тернового куста, как говорил с Савлом на пути в Дамаск, с Даниилом пред лицом царя Вавилонского, с Иисусом Навином, когда стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день, с апостолами Христа воскресшего, посылая их проповедовать, что Он восстал из мертвых. Мир с тех пор не постарел и на день, по небу кружит то же солнце, и, как они представали пред тобой, так предстаю я и прошу: скажи хоть слово.
Но ничего не произошло.
– Ведь не моя это вина, отнюдь нет, – довершил я. – Я ведь стараюсь. Я возвожу очи горе, но тебя там нет. Оглядываюсь вокруг, но нет тебя и тут. Я не вижу тебя, не слышу тебя. Всего один крохотный знак. Другим его видеть не обязательно. Я не подниму шума, никто не узнает. Или, еще лучше, не давай мне знака, просто всели в меня веру. Этого будет довольно. Кому нужны знаки? Дай мне веру в тебя, и все свершится, хоть ничего и не произойдет.
Я ждал, глядя в пляшущее пламя свечей. Свершилось ли? Может быть, я уже обрел веру, сам того не зная. Нужно ли знать, что веришь? Я прислушался к себе.
Но ничего не изменилось. Я стоял перед алтарем под каменными сводами сооружения, стоящего на маленькой планете, одной из сотен квинтиллионов планет. В черном Ничто кружили невыносимой протяженности галактики, пронизанные излучением, Вселенная постепенно растворялась в холоде. Я вновь опустился на колени, на плоскую, приветливую молитвенную подушечку и сложил руки.
На следующее утро меня вызвали к настоятелю. Мудрый и дородный отец Фрейденталь устрашающе высился над письменным столом, облаченный в пурпурный муцет августинца-каноника. Он повел рукой, приглашая меня сесть, и, обеспокоенный, я повиновался.
То, что случилось вчера во время вечернего бдения, мягко произнес он, обращаясь ко мне, не прошло незамеченным.
– Мне очень жаль.
Такие молодые люди, продолжал аббат, нынче редкость. Какое рвение! Какая серьезность!
Я почувствовал, как мои губы тронула смущенная улыбка. Вот же лицемер, озадаченно подумал я. Никогда не намеревался, никогда не планировал, но, по всей видимости, оказался лицемером!
Порой приходит мысль, лилась речь отца Фрейденталя, что таких юношей нынче и не встретишь. Но ведь они по-прежнему есть! И это чрезвычайно тронуло его сердце.
Я склонил голову.
– Сделай одолжение, – он открыл ящик стола и извлек книгу «Я называюсь Никто». – В нашей монастырской библиотеке есть коллекция книг с автографами. Не мог бы ты попросить своего отца надписать?
Колеблясь, я принял книгу. Артур никогда не давал автографов, никто даже не знал, как его подпись выглядит.
– Это вовсе не трудно, – медленно сказал я. – Уверен, он охотно подпишет.
Я жду вот уже три четверти часа. Понятия не имею, зачем я здесь, но коли кондиционер работает, пусть будет так. Жара давит на стекла, воздух снаружи пропитан солнечным светом. Я невольно задаюсь вопросом, выдержат ли окна такой напор. Делаю небольшой глоток кофе из бумажного стаканчика. Передо мной стоит пустая стеклянная миска, печенье я давно съел. Подложить добавки никто не спешит.
Из-за стены доносятся звуки офисной жизни: голоса, дребезжание телефонов, жужжание принтеров и ксероксов. За одним из столов сидит секретарша в ну очень короткой юбке. Ноги ее мне даже не нужно силиться вообразить: они загорелые и мускулистые, кожа гладкая и упругая. Когда она обращает на меня свой взор, то смотрит так, как смотрела бы на стол, холодильник или груду картонных коробок. Я рад, что на мне сутана. Будь я в мирском, это было бы невыносимо.
Сосредотачиваюсь на кубике Рубика. Мне нужно больше упражняться в применении метода Петруса. Конкуренция высока, молодые люди проворны, а традиционный способ сборки – слишком медленный для чемпионата мира. Сейчас на многих соревнованиях кубики смазывают вазелином, чтобы легче вращались. Когда я только начинал, а кубик у меня был новый, то всегда брался сперва за одну сторону: собрав ее, надо было переходить к остальным, в результате чего опять все перемешивалось, а потом уже восстанавливать первую. Но сегодня так уже не делается. Теперь работают одновременно с двумя плоскостями, собрав которые, выстраивают оставшиеся стороны, ничего не нарушая. Получается быстрее, но требуется адская сосредоточенность, никаких механических движений, само уже ничего не складывается. Первый блок необходимо нащупать интуитивно, и если этого не сделать очень быстро, то потеряешь драгоценные секунды, которых потом не наверстать.
