Последующее развитие анимизма вносит, наконец, в эту систему превращений элемент времени, элемент последовательности. Совпадающие, сосуществующие ипостаси превращаются в фазы, которые сменяют друг друга поочередно, — сперва одна, а потом другая.
Можно напомнить, например, общеизвестное заклинание из старой русской сказки: «Сивка, бурка, вещая каурка, стань передо мною, как лист перед травою». Влез сивке в ухо и вылез оттуда такой молодец, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Из старых представлений анимизма это заклинание сохранило только влезание в лошадиное ухо, причем, разумеется, предполагается внезапное сокращение размеров, по существу совершенно двуипостасное. Новая форма, которую принимает герой, представляется уже, как последующая по времени. Сказка подчеркивает, что герой изменился, сделался иным, не таким, как был прежде. С дальнейшим развитием анимизма одна из форм становится постоянной, существенной формой бытия, другая начинает постепенно отмирать, превращаться в маску, в наружный покров, в обиталище, в футляр и даже в простое украшение, в малозначительный аксессуар.
В различных примерах выступает вперед то одна, то другая сторона такого позднейшего изменения наружных ипостасных форм.
В юкагирской сказке волки отбросили прочь свои волчьи маски и явились настоящими людьми. Или даже два гриба мухомора сняли свои пестрые шляпы и явились такими-то богами. Маски, переодевания являются существенной частью таких представлений о животных. Отсюда развиваются маскированные пляски первобытных племен, столь распространенные повсюду, которые между прочим быстро драматизировались и дали начало театру. Те же маскированные пляски в более прямой форме сохранились в виде католических процессий и религиозных мистерий с воплощением святых, в виде так называемого вертепного пещного «действа», связанного с Рождеством, в виде хождения ряженых, связанного с колядками того же Рождества, в виде представления с медведем и козой и пр.
В другом роде сказок, тоже весьма распространенных, развивается идея о второй ипостаси бытия, как о жилище, о футляре. Духи предметов, о которых я говорил выше, обитают именно в таких специальных жилищах, прикрепленные к ним постоянно. Водяной обитает в омуте, нимфа в ручье, греческая дриада в дереве, в дупле или в листьях. Русская лесная русалка тоже живет в дупле дерева или просто «на суку сидит», как у Пушкина.
Третий ряд сказаний и легенд представляет вторую ипостась, как простое украшение, простую принадлежность.
Богиня Изида, бывшая некогда просто коровой, сохранила коровьи рога, как головной убор. Греческая Гера, тоже бывшая корова, осталась у Гомера только «волоокой». Афина, бывшая сова, осталась «совоокой». Афродита, бывшая голубка, которая в древнейшем периоде так и изображалась голубкой, позднее летит на колеснице, несомой голубями. Зевс-орел — имеет позднее орла в служебной роли. Артемида, богиня охоты, имеет служебную лань и пр.
С другой стороны, сказания народов с более высокой культурой удержали множество примеров с идеями старого типа о двух или нескольких формах, ипостасях бытия, совпадающих во вневременном порядке. Так, в индусской легенде о Шакти-вега, из известного собрания сказок Катасаритсагара, княжна Канакареха требует, чтобы ее женихи посетили волшебный «Золотой Город». Герой Шактивега после многих приключений попадает в эту заколдованную область. Там он находит в великолепном покое на золотой постели человеческое тело, покрытое покровом из тончайшего холста. Подняв покров, он видит свою возлюбленную княжну. Она лежит в бесчувственном состоянии на этой золотой постели. Он обходит и другие покои и находит в каждом такую же постель и такой же прекрасный и бесчувственный девичий образ. Каждая красавица имеет две формы жизни, одну на земле, другую в «Золотом Городе». И можно жениться на ней, сообразно обстоятельствам, там или тут.
Это четкое изображение различных ипостасей того же бытия явственно напоминает более первобытные рассказы, приведенные выше, например, чукотский рассказ об американской девушке, похищающей себе жениха из чукотского поселка.
