Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия - страница 17
Итак, Шотландия в эпоху позднего Средневековья и Раннего Нового времени была страной и феодальной, и клановой, причем до самого XVIII в. не проявилось почти никаких признаков упадка или отступления этих отношений. Феодальная иерархия причудливо сочеталась с родовой организацией, которая восходила к древнему общественному строю кельтов. Обе социальные системы, пронизывая все слои общества по вертикали и по горизонтали, взаимно укреплялись.
Понятие клана как обширной родственной группы, происходившей от одноименного полулегендарного предка, означало, что любой из сотен или тысяч его членов, независимо от своего реального экономического или общественного статуса, состоял если не в действительном, то во мнимом родстве с клановым вождем и мог рассчитывать на его покровительство, а также на свою долю его земли, имущества и знатности. Представители клана Мак-Лэйн, делившегося к началу XVI в. на пять ветвей (Дуарт, Лохбюи, Колл, Ардгур и Кингэрлох), одного из самых влиятельных в Западной Шотландии любили повторять: «Если я и беден, зато благороден. Слава Богу, что я Мак-Лэйн!»[67] Такой же смысл имела поговорка Камеронов, взятая эпиграфом к настоящей статье.
Отношения внутри клана выглядели в значительной мере семейными, патриархальными. Это, конечно, не значит, что каждый бедняк считался ровней титулованной знати; напротив, он глубоко чтил главу рода и его приближенных, хотя и без присущих простолюдину внешнего подобострастия и скрытой враждебности. В то же время каждый член какого-либо древнего и сильного клана притязал на благородство уже потому, что носил свое имя, и с этими притязаниями считались не только его однофамильцы или другие роды, но и верховная власть, в том числе в государствах за пределами Британии.
Имя в Шотландии являлось важнейшим символом и критерием знатности, высокого происхождения. Фамилии повсеместно установились в юго-восточной, более развитой и населенной части страны уже в XV в.[68], а затем и в горных и островных гэльских областях. Понятия «клан» (или род) и «фамилия» оказались тождественны. Человек по фамилии Мак-Дональд непременно входил в одну из ветвей одноименного клана, даже если степень его родства с клановой верхушкой была отдаленной и не поддавалась никакому определению; в 1590 г. лорд Грант воспринял убийство двух других Грантов как личное оскорбление, поскольку в его глазах они принадлежали к его роду или «по крайней мере к его имени»[69]. В 1654 г. юный Патрик Гордон (впоследствии русский генерал), скитавшийся по Польше без средств к существованию, повстречал соотечественника, который прежде всего спросил его о родителях и, услышав ответ, воскликнул: «Гордон и Огилви! Это два великих клана ты, должно быть, джентльмен!»[70] Англичанин Керк, посетивший южную Шотландию в 1677 г., оставил еще одно свидетельство: «Всякий мелкий дворянин (mean laird) имеет шесть, или десять, или более приверженцев, помимо других того же имени, кои ему подчинены; им подобает сопровождать его, так же как и сам он обязан своему господину (superior) того же имени, и все они сопровождают вождя…»[71]
Даже для небольшого населения страны (около одного миллиона человек в конце XVII в.) число «благородных» фамилий или кланов, представители которых владели почти всей землей в королевстве, было очень невелико всего две или три сотни. Из этого отнюдь не следует, что все принадлежавшие к «благородному» имени обязательно были дворянами, а представители «простых» имен, вроде Смитов, Бернсов и Симпсонов, не могли ими быть. Но само наличие «благородных» имен в Шотландии не подлежит сомнению, как и их неразрывная связь с дворянским достоинством.
