Европейская поэзия XIX века - страница 254

Шрифт
Интервал

стр.

Встают за мыслью мысли, точно волны,
Морским подъемлемые ветром;
В сердечной глубине, не уставая,
Кипит и страстно рвется чувств поток,
На волю просится, ласк солнца жаждет
И хочет вылиться наружу в слове,
И в песнях огненных, и в строфах звучных…
О, эти чувства, образы и мысли!
Как тесно им в объеме груди нашей…
Священны вы, минуты вдохновенья,
Счастливый час восторгов несравненных,
Когда сама собою льется песня,
И под незримой божьего рукой
Дрожат, звенят и стонут струны сердца…
Тот миг — он твой теперь, не правда ль, Пушкин?
Мечтой объят, сидишь ты предо мною,
Слегка склонившись на руку главой,
И вдаль глядят задумчивые очи.
Куда младые сны тебя уводят?
Какая песнь неведомая зреет
В душевной глубине? Младая ль дева
Играет там симфонию любви,
Иль пестрый мир народных русских сказок,
Преданья старины тебя влекут?
Как знать? Как угадать? Ты сам не знаешь,
Какой мотив из сердца первым встанет,
Какие первыми сегодня строфы
Из-под пера польются на бумагу.
Вдаль смотрят заглядевшиеся очи,
Надеждой молодою грудь полна,
И сам ты молод этим утром свежим,
И родина твоя, как утро, молода!
Сквозь тьму ветвей пробился солнца луч
И, точно гений, с высоты слетевший,
Чело твое приветливо целует.
Его ты чуешь ласковый привет,
Ты чувствуешь: над Русью утро встало.

СИЛЬВИЕ СТРАХИМИР КРАНЬЧЕВИЧ

Перевод с хорватскосербского

Сильвие Страхимир Краньчевич (1865–1908). — Хорватский поэт. Родился в небольшом городке Сень, изучал теологию в Риме, но отказался от церковной деятельности и стал учителем. Долгие годы провел в Боснии и умер в Сараеве. Начав с традиционной патриотической романтики, Краньчевич впоследствии создал выдающиеся образцы философской и революционной поэзии, по существу, впервые подняв современную ему хорватскую лирику на уровень европейской. Страстный протест против социального гнета, революционное отношение к жизни определяют его поэзию начала XX века. В стихотворении «Видение» (1905) воспел первую русскую революцию.

RESSURECTIO[364]

Перевод А. Наймана

Улицы в огне пожара, над Парижем смерть витает:
Восемнадцатого века год великий громыхает.
Валят камни и деревья тени мрачные средь ночи,
С криками идут на гибель, каждый смерти первый хочет.
Доски стонут под ногами, и помост трухлявый гнется.
Пасть раскрыта баррикады, флаг над ней трехцветный вьется.
Словно призраки на стенах вдруг сплетаются руками,
И сверкает из Бастильи желто-красным светом пламя.
И летят в глубины улиц над землей большие тени,
И ужасных бликов пляска гаснет в дымном отдаленье.
Мальчик сел в гнилое кресло на вершине баррикады,
Для помазанников божьих троном бывшее когда-то.
Пурпур с кресла сорван бунтом; и дрожит оно, и глухо
Стонет, как на лобном месте оголенная старуха.
А на спинке, той, которой короля касалось тело,
Флаг, трехцветием блистая, вьется весело и смело.
Зарево пылает. Косу смерть оттачивает ровно,
Взмах руки: из пушек, ружей пули градом бьют по бревнам.
На колени опустился кто-то, кто-то пал без слова,
Лишь один над баррикадой встал, похожий на святого.
Не коленопреклоненно, но гранитною скалою
Встал великий, встал средь улиц, над свинцовым зноем боя.
Поднял правую он руку, тотчас по его приказу
Все в густом дыму рванулось, в пламени взметнулось сразу.
«Франция!» — воскликнул кто-то, и слезами взор закрыло:
Вспомнил он свой дом, отчизну, вспомнил то, что прежде было.
«Месть!» — вскричал другой, и снова заблистал взор на мгновенье,
Вспомнил он: страданья были — не было за них отмщенья.
Задрожала баррикада, лишь он встал стопою твердой,
И шагнул толпе навстречу, сделав знак главою гордой.
Он ступал широким шагом по залитым кровью бревнам,
И за ним толпа летела, словно по тропинке ровной,
И кричала вдохновенно: «Братство! Равенство! Свобода!»
Все быстрее неизвестный мчался впереди народа.
И никто не знал, ни кто он, ни откуда появился,
А потом, после победы, не нашли, куда он скрылся.
Только раненным смертельно стало ясно среди ночи,
В час, когда слезой последней затуманило им очи:
Он покинул неизвестность, чтобы кануть в неизвестность, —
Метеор, что на мгновенье осветил средь мрака местность.
На сверкавший след смотрели и с улыбкой умирали:

стр.

Похожие книги