— Не будем тратить время попусту, — продолжал генерал, руки которого тоже неподвижно лежали на столе. — Для наших господ дипломатов я уже ничего не могу сделать и ничего не могу изменить.
Ягов кивнул головой. Скорее лишь в подтверждение того, что предчувствие относительно бесполезности этого интермеццо не обмануло его. Собственно, теперь он мог бы встать и уйти. Но прежде, чем он решился на это, его внимание привлекло легкое постукивание пальцев, которыми Мольтке забарабанил по столу.
— Мой юный друг… — Хотя Ягов и был моложе генерала, хотя почти юношеская внешность и скрадывала дополнительно еще несколько лет, однако этого все же было недостаточно для столь доверительного обращения; и если Мольтке на этот раз все-таки к нему прибегнул, то этим он, вне всякого сомнения, хотел показать, что намерен убедить гостя в своей искренности и доброй воле — как отец, который обращается к сыну. — Еще его превосходительство князь Бисмарк говорил, что единственное, чего Германия в случае военного столкновения непременно должна избегнуть, так это борьбы на два фронта. А сейчас мы накануне именно такой ситуации. За это мы должны благодарить господ дипломатов. Что же нам остается? Одно — как можно скорее ликвидировать один из двух фронтов, чтобы затем сосредоточиться на втором, оставшемся. Сокрушить стремительным ударом Россию — это неосуществимо; хотя у русских и нет такого оружия, как у нас, однако они располагают обширными пространствами. Мне незачем напоминать вам о Наполеоне. Стало быть, следует начать на западе, как это гениально замышлял мой предшественник. — И Мольтке, не оборачиваясь, мотнул головой в сторону стены позади себя, где висел огромный портрет генерала-фельдмаршала графа Шлифена; над стоячим, шитым золотом, воротником и бахромой эполет со стены взирало сверху вниз морщинистое, аристократически сухощавое лицо с усталым взглядом, видевшим и познавшим слишком многое; лицо, резко контрастировавшее с мясистым, невыразительным лицом Мольтке. — План Шлифена вам, конечно, известен; он предусматривает обхват французского фронта с севера и дальнейшее наступление прямо на Париж — это единственная возможность победоносно избежать военных действий на два фронта. Но, разумеется, это предполагает молниеносное вторжение в северную Францию именно через Бельгию. В противном случае вступать в войну не имеет никакого смысла.
— А другой вариант абсолютно исключен?
Мольтке нахмурился, и ему явно стоило больших усилий не взорваться.
— Полагаю, милейший, вы представляете себе, сколько месяцев уходит на подготовку подобной наступательной операции? В сотнях мест уже лежат запечатанные конверты: в военных штабах всех ступеней, в конторах железных дорог, в канцеляриях станционных депо и интендантских служб, в полицейских управлениях, — и сотни заранее намеченных там людей готовы по первому приказанию вскрыть их. А наши склады боеприпасов, артиллерия, полки первого эшелона — думаете, они все еще торчат на своих прежних местах? Все уже пришло в движение, да еще прибавьте к этому… — Лавина аргументов явно успокоила самого Мольтке, поскольку их убедительность, несомненно, возвысила оратора над этим оппонентом в штатском с его наивными фантазиями. — А если вы хотите другого варианта, то есть один-единственный: сыграть отбой и возвратить всех в казармы.
— Я понимаю, что это невозможно.
— Тогда о чем мы здесь разглагольствуем! Если вы считаете, что я прав… — Мольтке запнулся на полуслове. — Я понимаю, вам нелегко. Но и вам не остается ничего другого, кроме как подготовить убедительное обоснование того, что наш проход через Бельгию оправдан и не противоречит международному праву.
Теперь Ягов в свою очередь не удержался от иронии, вызванной тем, как упрощенно смотрит на вещи его оппонент, военная косточка.
— А не знаете ли случайно, как нам это обосновать?
— И это вам должен подсказывать я? С военной точки зрения, всего эффективнее было бы заявить, что, напротив, у нас есть основания опасаться нападения Франции на Германию через Бельгию. Дескать, вы располагаете доказательствами на этот счет, ну и к этому еще обычный соус, мол, после войны независимость и территориальная целостность Бельгии в прежних границах будут, разумеется, восстановлены и так далее, и так далее…
