Словно в каком-то дурмане, кайзер делает несколько шагов к ближайшему креслу.
Затем начинает читать.
Сперва с лихорадочной поспешностью, потом еще раз, внимательно, слово за словом. Неужели? Неужели это возможно? Да ведь это же — чудо! Владевшие им до сих пор страх и напряжение внезапно находят выход в судорожном смехе. Но в таком случае все в порядке! Ведь это недвусмысленная капитуляция, беспрецедентная! Блестящая моральная победа Австро-Венгрии! Теперь, разумеется, нет никакого повода для войны.
Превосходно, превосходно… Вильгельм снова берет в руки депешу… Сербское правительство действительно соглашается со всеми основными требованиями венского ультиматума! То, что оно возражает против надзора австрийских должностных лиц за ходом расследования возможной взаимосвязи между покушением и теми или иными внутригосударственными обстоятельствами, — это сущий пустяк, не более чем административная формальность. Да и ничего удивительного в этом нет: хоть какую-то видимость суверенитета должно в глазах мира соблюсти даже малое государство; главное, что во всех основных пунктах Сербия австрийским требованиям подчинилась.
Вильгельм протягивает руку к звонку и просит немедленно вызвать шефа кабинета министров.
Затем император встал и принялся вышагивать по комнате; ему приходится сдерживать себя, чтобы не насвистывать.
Когда вызванный вошел, кайзер обратился к нему чуть ли не с улыбкой:
— Ну так что вы на это скажете? — И он помахал депешей. — Ведь это совершенно меняет ситуацию! Я предлагаю послать в Вену поздравление. Разумеется, понадобятся еще гарантии того, что принятые условия будут выполнены. В этой связи я предложу посредничество. И уж осуществлю его по-своему, то есть деликатно, но энергично, чтобы австро-венгерское правительство и армия получили надлежащую сатисфакцию. Я имею в виду официальное satisfaction d'honeur{[84]}.
Но глава кабинета словно бы не слушал и только ждал, когда император кончит говорить. Вильгельм огорчен. Он ожидал восторженного согласия с перспективой, экспромтом намеченной столь оперативно.
— Ну так как?
— Венское правительство сообщило, что считает ответ Сербии неудовлетворительным, поскольку условия ультиматума не были приняты целиком и во всей их совокупности, en bloc{[85]}.
У Вильгельма на миг перехватывает дыхание. Ультиматум обсуждению не подлежит, на то он и ультиматум… Кем это сказано?.. Ах да, им самим, ну конечно же… Но ведь то было всего лишь письмо личного характера…
— Поэтому, — продолжает премьер, — Австро-Венгрия отзывает из Белграда своего посла и по истечении указанного в ультиматуме срока будет считать себя находящейся в состоянии войны с Сербским королевством.
Прагер Тагблат.
Бад-Ишль
В ¼ 9 вечера император возвратился с охоты на свою императорскую виллу. Охотился монарх в Миттервейсенбахе, куда он выехал в ½ 5 пополудни в открытом экипаже при великолепной погоде и в сопровождении своего камердинера Эггера и где императора Франца Иосифа ждал придворный ловчий надворный советник Бэм. Оттуда пешком император около четверти часа поднимался по крутой дороге к охотничьей засаде; весь этот путь он прошел бодрым шагом, напружившись и распрямившись. В засаде он провел целых два часа, но случая выстрелить так и не представилось, поскольку запримеченные сильные олени не показывались, а убивать единственного, слабого, который вдруг появился, его величество не пожелало.
Пешком император возвратился в Миттервейсенбах, где опять сел в экипаж. До самого Ишля его сопровождала восторженная овация местных жителей, которые тесными рядами обступили дорогу. Монарх, чей превосходный внешний вид повсюду вызывал радость, неизменно отвечал на бурные приветствия, приподымая свою войлочную шляпу.
Известие о выезде на охоту повсеместно было с удовлетворением воспринято как свидетельство отменного здоровья его величества.
22 июля
По решению окружной управы в Марианских Лазнях был официально закрыт Club des Eirangers{[86]}. Два француза, которые подвизались в качестве крупье, были из Австрии выдворены. В последнее время один представитель высшей аристократии проиграл в клубе сумму, которая оказалась чрезмерной даже для человека его круга.
