– Я уйду, – говорил себе Нахман, – я не в силах ждать. Отчего она нейдет?
Какая-то парочка приближалась к нему, и густой мужской голос говорил.
– Завтра, Роза я буду…
– Это Абрам, – в волнении подумал Нахман, прижимаясь к стене, чтобы они его не заметили, – он счастлив.
Настроение его вдруг переменилось, как будто радость этой пары осветила и его жизнь.
– Ну, вот и я, – вдруг произнесла Неси, тронув его за плечо. – Я так и знала, что вы не уйдете. Вы бы и до утра не ушли отсюда.
Он рассмеялся от радости и весь еще под влиянием милых чувств, только что вызванных чужим счастьем, бросился к ней, как к родной, и взял ее руки в свои.
– Конечно, конечно, Неси, – произнес он. – Наконец-то вы пришли!
– Пустите мои руки…
Она пристально посмотрела на него, как бы соображая о чем-то, и сейчас же уныло бросила:
– Какой тяжелый вечер сегодня, Нахман, какой тяжелый!..
Она взяла его под руку, и они молча пошли, не прижимаясь друг к другу, будто только сила одиночества свела их на миг, чтобы сейчас же развести в разные стороны.
Ночь росла. И она была унылая кругом, во всех улицах, переулках, где они проходили. Низенькие дома, как упавшие на колени чудовища, повсюду ползли за ними, и не было ни одного светлого луча, который пересек бы их путь.
– Сегодня, – говорила Неси, – отец пригрозил мне. Я вижу, как он не спит и злится и поджидает меня. Он приготовил палку, и она лежит рядом с ним.
– Мать звала вас, Неси, – ответил Нахман испуганным голосом. – И я не знаю, как помочь вам… Вернитесь домой.
– Не заботьтесь обо мне, – сухо произнесла она. – Я прожила без вас семнадцать лет, проживу и эту ночь. Вы трусливы.
Она вдруг отняла свою руку, словно что-то осквернило его в ее глазах, и с мольбою сказала:
– Мне, Нахман, человек нужен… Вы смеетесь? Нет, вы не смеетесь, но у вас опять испуганное лицо. Посмотрите на меня мужественно, – умоляю вас!.. Здесь так тяжело, – я бегу к вам; но вы такой слабый, что я готова заплакать.
– Неси, Неси, – умолял Нахман.
– У вас, Нахман, сердце; у меня его нет, и я потому еще бегу к вам. Но вы слабы, слабы – я это чувствую даже в вашей походке. Нет, нет? Так прикажите мне что-нибудь! Поднимите вашу руку и ударьте меня!
Она вдруг повернулась и быстро пошла от него, а он побежал за ней, весь в огне, упоенный ее голосом, жестами, ее молящей фигурой, в которой было столько искреннего страдания. Теперь он чувствовал свою власть, бежал за ней, нарочно не догоняя, и, словно вдыхал раскаленный воздух, запинаясь твердил:
– Не уходите еще, Неси, не уходите!
Она внезапно остановилась и долго всматривалась в его лицо.
– Я не знаю, – выговорила она, наконец, – зачем я слушаю вас, когда вы просите. Вы умеете что-то затрагивать во мне, – но это, Нахман, не то… Я бы в огонь пошла, если бы вы знали настоящее слово. Мне нужно пойти в огонь…
Она в отчаянии всплеснула руками.
– Мне хорошо, когда вы говорите о людях, Нахман. Расскажите мне о них. Пойдем в большую улицу и будем смотреть на город. Огни еще не потухли…
Она взяла его под руку, и они опять пошли медленно и оглядываясь.
– Говорите, говорите, – просила она.
Они проходили длинный, темный переулок, впадавший в главную улицу окраины, и в темноте и в тишине было какое-то очарование от шороха этих молодых тел с трепетом прижимавшихся друг к другу.
Нахман молчал.
Как его будто голос должен был вызвать к жизни что-то дурное, притаившееся в темноте, – он не смел говорить. Она требовала: говорите, говорите, – а он знал лишь одно слово, от которого кружилась голова.
– Но меня ждет отец, – нетерпеливо умоляла Неси, – дайте мне немного сил. Вы молчите? Зачем же вы зовете, поджидаете меня? Посмотрите на меня смело! Нет, не можете? Скажите: ступай за мной! Не можете?
Она все более раздражалась. Разве Нахман не как все? Она хочет человека, – его нет. Она хочет свободы, – ее нет. Она хочет света, – его нет.
– Вы слышите, Нахман! – крикнула она. – Ничего у меня нет. С детства меня гнали на работу, и я устала, голодна. Я зла, но дайте немного свободы, и я смягчусь. Я смягчусь, Нахман. Отец бьет меня, но я чиста еще не потому, что боюсь его, а потому что хочу большего. Я могу завтра же бросить дом, – но я жду…
