— Ладно, — мастер мнется. — Я вот еще что… По жилью… Мы вроде четвертые на очереди, и жена уже здесь, приехала. Был ведь уговор…
— По жилищному вопросу в профсоюз обращайся, это их хлеб.
— Знаю. Без вас все равно не решат, Дмитрий Илларионович! Советоваться-то придут…
— Нужен я им, советоваться! Кому я тут нужен?
Меланхолическая нотка неожиданна. Мастер непонимающе смотрит на начальника. Тот снова прикрывает глаза:
— Ну ладно, иди, напомнишь перед сдачей…
В щель двери просовывается кудрявая голова машинистки:
— Еще трое приехали, вроде демобилизованные.
— Давай их сюда.
Дмитрий Илларионович слегка потирает озябшие руки. Едет народ… Того и гляди, мест в общежитии не останется. В кабинете появляются трое молодых людей — двое в солдатских шинелях и круглолицый парень в штатском — давешние пассажиры вертолета. Соболев поднимается им навстречу, иной, чем минуту назад — веселый, гостеприимный.
— Работать прибыли, ребята?
— Так точно! — отвечает один из солдат. — Согласно адреса.
— Профессия есть?
— В стройбате служили. Нас всего девять человек. Мы, двое, для верности на разведку к вам.
— А ты? — начальник, здороваясь, задержал руку третьего гостя. — Тоже разведчик?
— Вроде того…
— Откуда сам родом будешь?
— Из Воронежа, на мостозаводе работал.
— И в нашу глухомань? Молодец! Или натворил там чего?
— Почему — натворил?
— Ага, романтик. И правильно! Я сам, брат, из них, из этих. Фамилия-то как?
— Неверов.
Начальник возвращался к столу, к пачке «Беломора» — остановился. Обернулся, оглядел парня, охватил обострившимся взглядом раскрасневшееся от непривычного мороза курносое лицо. Наморщил лоб, словно вспоминая что-то. Не вспомнил.
— Общежитие? Соболев. Троих ребят надо устроить… Нет, постоянно. Заеду, заеду, кроме шуток… А это смотря чем угощать будете!
И, положив трубку:
— Ну вот, все в норме. Топайте в отдел кадров, здесь по коридору. Скажите, что уже были у меня. Думаю послать вас в комплексную бригаду каменщиками. Согласны? Силенок хватит? Так и запишем. Поглядите пока поселок. Девушек у нас хватает, такие таежницы! — Соболев сжал белые, тонкой лепки пальцы и щепотью поднес к носу.
Солдаты сдержанно, в кулачок, засмеялись.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скрытая подо льдом речка Силинка — так уж много лет назад русские поселенцы окрестили на свой лад нанайскую Силингу — своенравная барышня. Летом несет она воду к Амуру спокойно, покорно; услужливо огибает валуны, а уж если пенится — непременно в глубоких местах, над воронками, а их на реке немного. Цветут по берегам оранжевые дикие лилии — саранки, плывут с верховьев неторопливые намокшие коряги, темна Силинка цветом — сошлись над ней хвойные леса.
Зато на изломе лета, когда подтают немереные ледники в Сихотэ-Алине, набирает она силу, мутнеет. И тогда не узнать ее — мечется по тайге, пугает зверя голосистый поток, подмывает берега, рушит в воду деревья, а здесь, в долине — разливается морем.
Нет пока настоящих дорог в эворонской тайге, есть тропы. Добраться в верхние села и стойбища можно по реке, да и то на плоскодонке. Тольку Бобрикова, гурана, привез на стройку незнакомый милиционер на своем глиссере — поцарапали днище на перекатах. А возле Шаман-камня, гранитной скалы верстах в сорока от Эворона, пришлось вообще тащить глиссер в поводу по мелководью в обход порогов. Здесь Толька впервые разглядел камень и упросил милицейского товарища погодить — охота слазить, не каждому Шаман-камень щупать довелось.
— Лезь, алкоголик, — согласился милиционер, располагаясь перекурить и просушиться в прибрежных папоротниках, — свалился ты на мою голову…
— И-эх, — укоризненно сказал Толька, худой и горбоносый парень в мокрой, навыпуск, прилипшей к телу рубахе. — Я на тебя начальству напишу за такие слова! И припаяют тебе за оскорбление…
— Пиши, — вздохнул милиционер.
Забравшись наверх, на седловину бурой гранитной скалы, Бобриков присвистнул от удивления. Рисунки оказались вблизи даже не рисунками, а резьбой. Толька пощупал пальцем глубокую борозду, сообщил вниз:
— Зубилом работали или шлямбуром…
