Проявив поразительную техническую интуицию, пользуясь, как обычно, весьма простыми математическими приемами, Чудаков сумел заложить теоретические основы проектирования основных узлов автомобиля. Эти основы верой и правдой служили автомобильным конструкторам всего мира в течение трех десятилетий.
Конечно, в теоретических исследованиях Чудакова не все шло гладко, удавалось преодолеть далеко не все препятствия. Одним из таких препятствий стали для него колебательные процессы. Почти все детали и узлы автомобиля подвергаются в той или иной мере колебательным нагрузкам — тряске, вибрации от двигателя и недостаточно уравновешенных масс вращающихся частей. Чудаков, конечно, знал основные закономерности подобных процессов, но, как неоднократно признавался коллегам, «не чувствовал» их так, как, скажем, процесс горения в автомобильном двигателе или как постоянные усилия, испытываемые вращающимся колесом.
Как же выходил Чудаков из столь затруднительного положения? Как ученый — весьма изобретательно. Подобно полководцу, ведущему свои войска в обход трудно подавляемых очагов сопротивления, Евгений Алексеевич в расчетах делал допуски на крайние проявления колебательных сил, не вдаваясь в их сущность и механизм действия. Неточности в подобных случаях оборачивались несколькими десятками граммов лишнего металла в том или ином узле, некоторыми дополнительными элементами жесткости в конструкции, но не снижением ее надежности, не ухудшением динамики. До начала пятидесятых годов с такими неточностями в расчетах автомобилей вполне можно было мириться.
При этом, как говорится, с точки зрения человеческой Чудаков вел себя исключительно достойно. В основе этого достоинства лежала глубокая, непоколебимая честность. Не ведая тонкостей теории колебаний, Чудаков, несмотря на все свои высокие посты, всегда готов был признать это, не пытался создать видимость компетентности, никого не пробовал учить тому, чего не постиг в совершенстве сам.
Вообще, в подходе Евгения Алексеевича к научным проблемам было много своеобразного. Основу своеобразия составляло пристрастие ученого к наглядности, конкретности в разрешении даже самых что ни на есть теоретических проблем. Его жена и дочь, люди совсем далекие от техники, надолго запомнили «колесики» и «стрелочки», которыми Евгений Алексеевич изрисовывал листки из блокнота, газетные поля, снег и песок, когда бумаги под Руками не было. «Колесиками» были колеса автомобиля, а «стрелочками» — векторы сил, которые на них действуют. Благодаря наглядно-аналитическому подходу, Чудаков смог совершенно по-новому, проще и точнее, изложить теорию качения колеса, сформулированную еще в конце восемнадцатого века и применявшуюся с тех пор для расчетов в почти неизменном виде, что влекло за собой множество неудобств и неточностей.
Годы трудностей с жильем, с рабочими помещениями выработали у Евгения Алексеевича навыки и умения, которым потом часто удивлялись его знакомые и коллеги. Чудаков мог работать систематически по шестнадцать — восемнадцать часов в сутки практически в любой обстановке — лишь бы только можно было сидеть и пользоваться карандашом. Главнейшим из навыков было умение отключаться. Часто в машине, в поезде, во время семейных вечеров, когда кругом разговаривали, спорили, смеялись, Чудаков, неизвестно откуда достав листок бумаги и карандаш, принимался за свои «колесики» и «стрелочки». Для окружающих это было почти незаметно. Евгений Алексеевич сидел тут, рядом, вместе со всеми, а мысли его блуждали далеко — в лабораториях, на ухабистых дорогах, в невидимых глубинах моторов.
Вначале, замечая это, родственники и друзья обижались на «несветское поведение» Чудакова, потом смирились, перейдя от упреков в невежливости и невнимании к добродушному подтруниванию. Выражалось оно в том, что Вера и дети, заметив, что глава семейства очередной раз «отключился», заводили разговор о нем самом, вспоминали забавные эпизоды из его жизни, словом, «насмешки строили». Евгений Алексеевич, погруженный в расчеты, ничего не слыхал. Часто даже, «маскируясь», поддакивал невпопад, к бурному удовольствию шутников. Только всеобщий хохот по поводу какого-либо забавного несоответствия в вопросах и ответах «включал» Евгения Алексеевича в происходящее вокруг. Узнав, что он ответил утвердительно на вопрос о том, хорошо ли был знаком с Людовиком XII, Чудаков принимался хохотать вместе со всеми.
