Я искал Марка, но в школе его не было уже три дня. Теперь ему не избежать последствий. Джози тоже не пришла, и ничто не могло утишить мою боль. Я казался себе пустым, прогнившим. Глотки воды из фонтанчика пустоту не прогоняли. Я не чувствовал, что двигаюсь, – скорее, мир двигался вокруг меня. Я не мог включиться в происходящее или самостоятельно принять решение. Звенел звонок, и я шел на урок; учитель говорил: «Достаньте учебники», и я открывал последнее задание и клал руку между страницами. Я сидел в лаборатории и ждал, чтобы что-нибудь взорвалось и разнесло меня в пыль.
За окнами шел снег. Крупные хлопья заполонили все снаружи. Я съехал на стуле, уставившись на длинную цепь из трубок и шариков – модели молекул на лабораторном столе. Я боялся говорить и встречаться с кем-нибудь взглядом, боялся не удержаться и выложить все как есть, боялся сделать произошедшее реальным, рассказав наконец-то, что должен сказать. В церкви, в исповедальне, твой шепот уносится в эфир, вбираясь бездонными легкими Бога, – по крайней мере, так меня учили верить. Дескать, то, что мы делаем со своими жизнями, исчезает в безбрежности вечности, а наша цель и назначение – угадать Божий план и благоговейно стать его безымянной частью. Но я не мог позволить себе притворяться, что все еще верю в это.
Вместо этого я думал о приходе Драгоценнейшей Крови Христовой и тех приходах, где отец Грег работал раньше, кочуя из города в город, как болезнь, незаметная большинству, но не всем, заходя на праздники и вечеринки с приветственно вытянутой рукой, пробираясь в семьи со своим рукопожатием и похлопыванием по спине, пока не пришла моя очередь вытерпеть вонь его шепота и услышать приказ верить, что это евангелие. Он заразил меня и остался во мне, частью меня, навсегда. Он не смог бы навредить мне больше, чем уже навредил. Я хотел бы сказать ему «нет», крикнуть: «Я больше не боюсь», выдохнуть его смрадное дыхание обратно ему в лицо и увидеть, как он, отец Дули, все эти больные старики-социопаты, попустительствовавшие нашему растлению и наблюдавшие со стороны, как отец Грег носится по нашим кварталам, подобно чуме, – как они испытают всю ту боль, которую причинили нам. Это не библейская кара и не промысел Божий; это дело людей. Они не могут вечно прятаться за метафорой. К черту надежду и отчаяние. Мы живем в мире последствий и результатов. Смотрите, что они сделали!
Выходя из класса, я чувствовал на себе взгляды. Я готов был сорвать дверь своего шкафа с петель и разбить что-нибудь внутри и так бы и поступил, если бы у шкафа Марка не стояла Софи, закрыв лицо руками. Я испугал ее, окликнув по имени, и она попятилась. Сперва я решил – Джози рассказала ей о том, что я сделал, и ждал, что она сейчас раскричится или уйдет, но она вдруг бросилась ко мне, с силой обняла и не отпускала.
– Ты знаешь, что случилось с Марком? – спросила она.
Я замялся, прижимая к себе Софи; хотел сказать, но не мог.
– Он в больнице, – продолжала она. – Упал вчера в реку в Стоунбруке. Еще не пришел в сознание.
– Упал с моста? – переспросил я без всякой необходимости.
Софи тихо плакала у меня на плече, пересказывая то, что ее отцу сообщили в больнице. Марк в коме в результате травмы головы и переохлаждения; ему еще повезло, что его быстро нашли и извлекли из воды. Мы так и стояли с Софи, когда прозвенел звонок на урок.
– Джози знает? – спросил я наконец.
– Нет, она со вчерашнего дня не берет трубку. – Софи отодвинулась и заглянула мне в лицо: – Что происходит, черт побери? Не понимаю… Почему он так поступил? В чем дело? Что случилось? Может, я что-то не так сделала?
Дверь химической лаборатории открылась, и в коридор вышла мисс Ричардс.
– Так, – сказала она, – Софи, Эйден, что вы делаете в коридоре? Идите на урок.
Софи покачала головой.
– Отец правильно сделал, что позвонил мне, но я, наверное, поеду домой. Мне нехорошо. Я не понимаю, я просто не понимаю…
– Эй! – крикнула мисс Ричардс. – Вы меня не слышите, что ли? Мне вызвать декана Берна?
Я слышал и видел только Марка, который исступленно кричал, стоя на краю крыши, а потом сказал, что никогда не сможет быть свободным. Я тогда не понял, свободным от чего или от кого, но сейчас думал, сколько, должно быть, раз Марк смотрел на дверцу своего шкафа и гадал, рассказать ли кому-нибудь наконец о том, что было между ним и отцом Грегом.
