Случайно взглянув в окно, я заметил двух джентльменов, быстрым шагом шедших по Бейкер-стрит, и спросил моего друга, кто они. Холмс тут же закурил трубку и, свернувшись восьмеркой в кресле, ответил:
— Это соавторы комической оперы, и пьеса их не стала триумфом.
Я подпрыгнул до потолка от изумления, а Холмс объяснил:
— Дорогой мой Ватсон, эти люди явно посвятили себя какому-то низменному ремеслу. Это даже вы могли бы установить по их лицам. Голубые бумажки, которые они так яростно расшвыривают, — газетные заметки от агентства «Дюррантс Пресс». Судя по оттопыренным карманам, этих бумажек у соавторов сотни. Будь это приятное чтение, они бы не устроили на нем пляски!
Снова подпрыгнув до потолка (он у нас сплошь в выбоинах), я воскликнул:
— Поразительно! Но может быть, они просто писатели.
— Нет, — возразил Холмс, — просто писатели упоминаются в прессе лишь раз в неделю. Сотни упоминаний собирают только преступники, драматурги и актеры.
— Тогда почему бы не актеры?
— Актеры бы ехали в экипаже.
— Что еще вы можете о них сказать?
— Много чего. По грязи на сапогах того, длинного, я заключаю, что он пришел из Южного Норвуда. Другой, очевидно, писатель из Шотландии.
— Откуда вам это известно?
— В кармане у него книга, которая, как ясно видно, называется «Что-то там Auld Licht»[3]. Кто, кроме автора, станет носить в кармане книгу с таким названием?
Пришлось признать, что никто.
Теперь уже можно было не сомневаться, что двое мужчин (если так их можно назвать) направлялись к нам. Я уже говорил (и не раз), что Холмс редко давал волю какого-либо рода эмоциям, но на этот раз он весь побагровел. Вдруг ярость на его лице сменилась странным торжеством.
— Ватсон, — сказал он, — тот, длинный, годами наживал капитал на самых примечательных моих расследованиях, и наконец он попал мне в руки! Наконец-то!
Я снова взмыл к потолку, а когда приземлился, двое незнакомцев были уже в комнате.
— Замечаю, джентльмены, — проговорил мистер Шерлок Холмс, — вы сейчас расстроены каким-то нерядовым известием.
Тот посетитель, что посолидней, спросил в изумлении, откуда он это знает, однако длинный только скривился.
— Вы забываете о кольце у вас на безымянном пальце, — ответил мистер Холмс невозмутимо.
Я уже готовился подпрыгнуть к потолку, но грубый верзила вмешался:
— Свои фокусы поберегите для публики, Холмс, мне они без надобности. А вы, Ватсон, если опять собираетесь к потолку, я позабочусь, чтобы там вы и остались.
И тут я увидел нечто странное. Мой друг Холмс стал скукоживаться. Он уменьшался прямо у меня на глазах. Я поднял тоскливый взгляд к потолку, но не нашел в себе смелости.
— Первые четыре страницы вырезаем, — сказал верзила, — переходим к делу. Я хочу знать, почему…
— Позвольте мне, — заговорил мистер Холмс, в голосе которого послышался прежний кураж. — Вы хотите знать, почему публика не пошла на вашу оперу.
— О чем безошибочно свидетельствует одна из моих запонок, — с иронией подхватил посетитель. И добавил уже серьезно: — И, поскольку иначе вы ничего не выясните, я должен настаивать, чтобы вы посмотрели спектакль с начала и до конца.
Меня охватила тревога. Я задрожал, понимая, что, если Холмс пойдет на представление, мне придется разделить его участь. Но у моего друга было поистине золотое сердце.
— Ни за что! — отчаянно вскричал он. — Требуйте что угодно, только не это.
— От этого зависит ваше дальнейшее существование, — угрожающе произнес верзила.
— Лучше я растаю в воздухе, — гордо отозвался Холмс, пересаживаясь в другое кресло. — Но я могу объяснить, почему зрители не ходят на вашу пьесу. Для этого мне не обязательно самому высиживать представление.
— И почему же?
— Не хотят, — невозмутимо заявил Холмс, — потому и не ходят.
За этим поразительным замечанием последовала мертвая тишина. Несколько мгновений незваные гости ошеломленно вглядывались в человека, столь удивительным образом раскрывшего их тайну. Потом, вынув ножики…
Холмс съеживался и съеживался, и под конец от него осталось только колечко дыма, которое, медленно крутясь, поднималось к потолку.
Последние слова великих людей нередко бывают примечательны. Вот последние слова Шерлока Холмса: «Эх ты, глупец! Годами я содержал тебя в роскоши. Благодаря мне ты разъезжал в кэбах, а ведь писатель в кэбе — диковинка, какой прежде не видывали.
