– Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер…
Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.
– Джереми, – услышали мы грубый голос, – подай инструмент.
Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.
– Эй, осторожнее, это моя голова, – торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.
Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.
– Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! – кричал он, размахивая свежим номером «Дейли телеграф»
Холмс сел на мостовую и задумался.
Глава 5.
На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.
– Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.
Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.
К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.
Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней пристройки. Над Центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», – пробормотал Холмс, завидев их) – все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. На вес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.
– Добрый день, джентльмены, – сказал он, заметив нас. – Если вы к старому лорду, то он умер.
– Вы слышите? – обратился ко мне Холмс. – Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, народу будет много.
В этот момент дверь распахнулась, и рванувшийся внутрь Холмс сшиб с ног священника в черной сутане, который выходил из замка под руку с высоким человеком в темно-синем плаще. Последний помог святому отцу подняться, затем сурово посмотрел на Холмса и, погрозив ему пальцем, произнес:
– Как говорили древние египтяне – «когито эрго сум» [мыслю, следовательно существую (лат) – прим. OCR] – что означает: не зная броду, не суйся в воду. Пейте элениум.
– Кто это? – спросил я у Квентина, когда странная пара удалилась.
– Длинный – это доктор Мак-Кензи, – ответил тот, – а священника я и сам первый раз вижу.
– Пойдемте внутрь, Уотсон, – подергал меня за рукав Холмс – Истина требует нашего присутствия.
Наконец-то мы оказались в зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой – здесь собрался весь цвет Лондона. Пробираясь вперед, мы неожиданно очутились лицом к лицу с мистером – нет, теперь уже с лордом – Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.
– О, друзья мои, вы пришли! А у меня такое горе! – Дэниел зарыдал.
– Мужайтесь, мужайтесь! – говорил Холмс. – Мужчине не пристало плакать!
Я тем временем осматривал зал и приглядывался к гостям. Леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание, но это было внимание, каким пользуются прокаженные: на них всем хочется посмотреть, но подойти близко никто не решается. Угол, который она занимала, старательно обходили стороной. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, вы можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт, различие совсем небольшое. Слой румян не мог скрыть ее возраста, приближавшегося к шестидесяти. В руке она держала молитвенник, а в ее очах фанатичным огнем горела неиссякаемая вера. Мне стало страшно.
