Поистине только чудом мог рухнуть столь тщательно обдуманный замысел, и ты можешь вообразить, как я благодарил Бога. Повернувшись к маэстро Якопо, я сказал ему:
- Вот что, синьор Якопо. Я мог бы сейчас прикончить вас этим кинжалом, но готов подарить вам жизнь при условии, что вы спасете эту женщину; советую вам правильно понять мои слова, если хотите вернуться к своим друзьям целым и невредимым. А если вы хоть одной душе проболтаетесь о том, чем кончилось все это дело, я убью вас как собаку.
Перепуганный маэстро обещал мне все, что я хотел, и поспешно принялся приводить Джиневру в чувство. А я меж тем, потолковав с Франчотто, велел отвязать баркас, и к тому времени, как пробило семь, мы подошли к Мальяне.
Маэстро никогда словом не обмолвился об этом происшествии.
Джиневра тем временем пришла в себя и, открыв глаза, изумленно оглядывалась по сторонам. Я же, убедившись теперь окончательно, что она выживет, и веря, что свершилось чудо, вознес от всего сердца хвалу Господу, стоя на коленях у ее постели, в комнатке, где нас приютил один местный винодел.
Спустя некоторое время она отняла руку, которую я держал, прижимаясь к ней то лбом, то губами, и, откинув волосы, падавшие мне на глаза, пристально посмотрела на меня. Потом наконец сказала:
- Неужели это ты, мой Этторе? Но почему ты здесь? Где мы? Я не узнаю своей комнаты... Это не моя кровать... Боже мой, что случилось?
В этот миг на пороге появился Франчотто, который время от времени заглядывал к нам, чтобы узнать, как идут дела. Джиневра вскрикнула, и, вся дрожа, бросилась мне в объятия, говоря:
- Спаси меня, Этторе! Это он, это он! Пресвятая дева, спаси меня!
Я старался успокоить ее, но все было напрасно. Добрый наш Франчотто внушал ей такой ужас, что глаза ее стали совсем безумными.
Я понял, за кого она принимает его, и сказал:
- Успокойся, Джиневра; ведь это не герцог, а мой лучший друг, и он желает тебе только добра.
Видел бы ты, как эти слова успокоили ее и как приветливо взглянула она на Франчотто, словно желала попросить у него прощения. Можешь вообразить, как я в душе проклинал того негодяя!
Потом Джиневра принялась расспрашивать меня, каким образом она тут очутилась, а я просил ее довериться мне во всем и думать только о своем здоровье, так как ей необходим покой; долго я уговаривал ее, пока тревога ее наконец не утихла; я дал ей подкрепляющее питье, и под утро она уснула.
А мне не спалось. Я отлично понимал, что было бы безумием надеяться, что она останется со мной; по всей вероятности, думал я, она, вопреки моему и даже своему желанию, вернется к мужу, как только будет в силах это сделать. Поэтому я поскорее послал Франчотто в Рим, чтобы он узнал, как там складываются обстоятельства и что говорят о происшедших событиях.
Под вечер он вернулся и привез известие о том, что Валентино внезапно уехал со своими людьми, держа путь в Романью, а с ним отправился и Граяно со своим отрядом. Никто не знал, что они задумали.
Я сообщил об этом Джиневре: после того как она наконец узнала от меня обо всем, что с ней случилось, она еще долго колебалась, склоняясь то к одному, то к другому решению и не зная, на чем остановиться. Я потратил немало слов, чтобы убедить ее ни в коем случае не возвращаться в Рим, где Валентино без труда найдет ее и наверняка повторит попытку, не удавшуюся в первый раз; а муж ее, занятый военными делами и всецело преданный герцогу, вряд ли сможет защитить ее, даже если захочет; да к тому же - как и где разыскать его? Я горячо умолял ее не идти против воли Провидения, которое соединило нас таким необычайным путем и избавило ее от грозивших ей козней и опасностей; я полагал, что теперь, когда все думают, что она умерла, мы сможем куда-нибудь уехать, не вызывая ни в ком подозрений, и там, свободная и спокойная, она сможет хотя бы переждать, пока станет яснее, как складывается судьба ее мужа и ее собственная. Чтобы окончательно завоевать ее доверие, я сказал ей слова, которые давно приготовил:
- Джиневра! Клянусь Пресвятой Девой, ты будешь жить возле меня точно так же, как жила бы возле родной матери.
