Гонсало собирался умолчать о том, что герцог действительно находился в крепости, чтобы не нарушить слова; но, вспомнив, что в этот самый день Валентино простился, собираясь уехать ночью, он удивился, что Борджа выбрал самые последние минуты своего пребывания здесь, чтобы натворить столько бед.
Во всяком случае, Гонсало решил тотчас же все выяснить. Он велел своим спутникам взять свечи, опоясался мечом и повел их по длинному переходу к винтовой лестнице. Открыв одну за другой две железные двери, преграждавшие к ней доступ, все спустились вниз. Там им встретилась еще одна запертая дверь. Гонсало остановился и шепотом приказал остальным ждать его, не шуметь и не входить, пока их не позовут.
Потом он отпер дверь, вошел в комнату герцога и обнаружил, что она пуста, не освещена и в ней царит беспорядок: там опрокинуто кресло, тут стол, возле постели валяется светильник, и масло из него растеклось по полу. В соседних комнатах тоже никого не было. Гонсало позвал ожидавших его друзей и после минутного раздумья сказал им:
- Ради того, чтобы сдержать слово, данное негодяю, я не стану подвергать опасности невиновного. Знайте, что герцог провел несколько дней в этой комнате. Он собирался уехать завтра поутру или сегодня ночью; больше я ничего не могу сказать вам, ибо мне самому ничего не известно. Все мы знаем, что он способен на любое злодеяние; вполне возможно, что он виновен и в том, о чем вы мне рассказали. Поэтому поступайте как найдете нужным, преследуйте его, если хотите, предоставляю вам полную свободу действий; а вы, дон Диего, окажите им посильную помощь.
Иниго тотчас же решил посмотреть, не виднеется ли еще в море судно, уносившее, быть может, герцога; но, не разглядев ничего сквозь стекла, он не стал попусту терять время и открывать огромные окна, а побежал к двери, выходившей на узкую полоску берега, знакомую ему, как и вся крепость; выйдя на берег, он увидел лодку и лежавшую в ней молодую женщину; она была ему незнакома, но он сразу же подумал, что это Джиневра. На его неистовые крики сбежались товарищи и остановились, не зная, что и думать при виде женщины, брошенной в таком месте. Очень осторожно они перенесли ее на постель герцога, которую они застали в невероятном беспорядке и поспешно прибрали, как умели.
Несчастная измученная женщина, с исцарапанным лицом и растрепанными волосами, со следами крови на одежде, внушала сострадание Гонсало, который поторопился подняться в замок, чтобы поручить ее чьим-нибудь заботам. Так как ему не хотелось предавать все эти события огласке - тем более что он и сам в них далеко не все понимал, - он решил довериться Виттории Колонне, благоразумие которой было ему хорошо известно. Он вернулся в залу, нашел там дочь Фабрицио и повел ее к постели Джиневры; по дороге он рассказал ей обо всем, что случилось, и объяснил, что несчастной незнакомке необходима ее помощь.
Великодушное сердце Виттории Колонны с готовностью и радостью откликнулось на эту просьбу; подойдя к изголовью молодой женщины, она внимательно посмотрела ей в лицо, затем привела в порядок постель, поправила подушки, уложила ее поудобнее с тем заботливым и разумным участием, которым провидение наделило женщин, чтобы они приносили страждущим утешение.
Джиневра после всех перенесенных мучений оставалась в глубоком забытьи, говорившем о полном изнеможении; она не была без чувств, но и не приходила в сознание; она не сопротивлялась, когда ее укладывали в постель, и не замечала, когда дотрагивались до ее руки или головы. Глаза ее были открыты, но взгляд потух, и она озиралась, ничего не видя. Виттория понимала, что такое состояние было тем опаснее, чем спокойнее казалась больная; времени терять было нельзя. Она отпустила мужчин, но велела позвать служанок и принести различные укрепляющие средства; вскоре им удалось вернуть Джиневру к жизни, с которой, казалось, она уже расставалась.
Едва она пришла в себя, как с ужасом огляделась вокруг и сделала отчаянную попытку вскочить с кровати и бежать прочь; но она была так слаба, что упала бы, если б Виттория не подхватила ее и насильно, хотя и ласково, не заставила снова лечь.
