Жан-Поль не знал, как связать свой страх показаться никуда не годным с разлукой с матерью. В три года его отправили на лето к бабушке, а родители уехали в отпуск. Бабушка и дедушка Жан-Поля жили на ферме, и, хотя они давали ему все необходимое, его часто оставляли играть одного в детском манежике во дворе, пока взрослые занимались хозяйством. В середине лета дедушка заболел, и это еще больше отняло у внука внимание и энергию бабушки. Она была сильно загружена, и Жан-Поль быстро научился: если он будет вести себя тихо и не попадется ей на глаза, то не вызовет ее раздражения.
Когда вернулись родители, Жан-Поль не смог рассказать им, насколько ужасным для него было все, что он пережил за это время. Он хотел побежать к ним, но что-то удержало его. Родители заметили только, что с тех пор он не любил, когда его брали на руки или обнимали. Они сделали вывод, что за время их отсутствия сын просто стал более независимым. Однако внутри Жан-Поля разворачивалась совсем другая история. Его кажущаяся самостоятельность на самом деле скрывала неверие в то, что мама послужит ему опорой тогда, когда он будет в этом нуждаться. Жан-Поль не осознавал, что для защиты от будущих разочарований он закрылся от источника своей жизненной силы. Он приглушил сияние собственного света.
За независимостью скрывалась простая ассоциация: если подойдешь ближе – будет больно. Этот опыт во многом определил его взрослую жизнь. Боясь потерь и оказаться непринятым, он шел на крайние меры, чтобы избегать тех самых контактов, которых втайне жаждал. Для Жан-Поля пойти на риск было невозможно. Неудачный риск означал бы, что он опять «потеряет все».
Когда ранняя связь с матерью по какой-то причине прерывается, облако страха и недоверия может повлиять на всю дальнейшую жизнь.
Элизабет жила как раз в облаке такого страха. Она, как и Жан-Поль, тоже оказалась разлучена с матерью. Когда ей было семь месяцев, она попала в больницу и провела там две недели без материнской заботы. Позже она опять попадала в больницу и находилась там по одной неделе: в три года и в семь лет. Как и в первый раз, в остальных случаях она была там без мамы.
Элизабет работала специалистом по вводу данных и описывала свою работу в офисе как «настоящий ад». Целый день она могла провести, не перекинувшись ни с кем и словом. Дистанция между ней и коллегами стала настолько велика, что она начала вообще воздерживаться от любых разговоров, отвечая только «да» или «нет» и только на те вопросы, которые адресовались непосредственно ей. «Если я скажу что-то не то, – говорила она мне, – решат, что я никуда не гожусь, и отвергнут меня. Поэтому я избегаю разговоров».
Она описала навязчивые мысли и страхи, которые проигрывала в своей голове по ночам. «После любого разговора я вновь и вновь прокручиваю его в своей голове. Сказала ли я что-нибудь не то? Не оскорбила ли я кого-нибудь? Должна ли была сказать что-то по-другому? Я могу раз за разом отправлять подруге сообщения: «Почему ты не отвечаешь мне? Ты злишься на меня?» Когда она видела разговаривающих коллег, это усиливало страхи: что, если они говорят о ней?
В конец концов она начала волноваться о том, что ее могут заменить, признают никуда не годной и уволят. Или же начнут игнорировать, и она станет изгоем. Все это рождало в ней чувство одиночества и беспомощности, похожие на те, которые она испытывала, когда маленькой девочкой лежала одна в больнице. Элизабет, как и Жан-Полю, не хватало осознанности, чтобы связать все эти чувства с ранней разлукой с матерью.
Ключевой язык Элизабет: «Они скажут, что я никуда не гожусь. Они отвергнут меня. Я стану изгоем. Я не впишусь. Я останусь одна».
Как и Жан-Поль, Элизабет испытывала страх, что ее оставят. Облегчение для нее наступило тогда, когда она связала свой осторожный подход к жизни с ранним отлучением от матери. Увидев эту связь, Элизабет сразу же начала менять свои убеждения, которые сделала, будучи ребенком, и которые подсознательно ограничивали ее жизнь.
И Жан-Поль, и Элизабет начали исцелять негативные образы своих матерей, которых раньше винили в отсутствии поддержки и заботы о них. Проводя параллели между своей ограниченной жизнью и влияющими на нее образами, они были готовы посмотреть на то, какую жизненную силу на самом деле давали им матери. Жан-Поль начал с того, что вспомнил, как радовалась мать, когда он рисовал для нее картинки. Элизабет же осознала, что мать никогда не закрывалась от нее. Напротив, это она за время, проведенное в больнице, закрылась от матери. Теперь Элизабет увидела, как блокировала многочисленные попытки матери выказать ей свою любовь. Всегда надежная и готовая помочь, мама дала ей больше, чем Элизабет осознавала.
