- Анализы что ни на есть самые замечательные, Вик. С каждым часом им всё лучше и лучше...
- Я серьёзно. - (а никто в этом и не сомневался)
- Ну Вика, в самом деле врачи говорят, что я очень способный больной, я надежда инфекционного отделения.
- Меня к тебе не пустили, Фома. Чего они, а? - И не пустят.
Вика опустила глаза под тусклым взглядом Фомы, она хотела сказать что-то хорошее, но боялась, что заплачет. Хлопнула ладошкой по стеклу:
- Фома, полежи. Я сейчас. - И, оставив сумочку на карнизе, побежала куда-то, скрывшись из зоны видимости Фомы.
В это время Палёнова ворвалась в бокс и потрясла шуршащим мокрым пакетом.
- Девушка тут приходила, гостинцы тебе передала. Вот, яблоки, бананы и черешня. Я всё хорошо помыла. Мы этой девушке сказали, чего тебе есть можно, чего нельзя. И что отвлекать тебя тоже нельзя. Давай, ложись, ложись. Ешь черешню, только косточки на пол не бросай.
Палёнова была умная, это что-то. Фома с удовольствием бросил бы на пол её косточки, да и растоптал, или не на пол бросил, а куда-нибудь вон с глаз, но сказал лишь: "Спасибо, положите на кровать", и без выражения на лице уставился на неё. Палёнова не уходила - собралась, видимо, сортировать фрукты по цвету или степени спелости, но почуяла что-то неладное, посмотрела на Фому и удалилась.
Тем временем Вика отыскала в парке разломанный ящик, подтянула его под окно, встала - иначе до окна доставало аккурат только её лицо, а теперь Вика могла даже на карниз облокотиться.
- Фома, надо долечиться.
- Я долечусь. Вик, ну ты чего?..
- Фома, милый, не капризничай. Билирубин, АлАт, АсАт, ты повнимательнее с ними. Ладно? - Вика прислонилась к стеклу. - Фома, неужели это ты там, а я здесь?
- Вика, мне сказали - лечение 21 день. И всё, понимаешь? Уже один прошёл. Ещё пройдут.. И мы поедем..
- Не надо. Фома, не надо. Мы везде поедем, ты только выздоравливай, Фома? И не загадывай больше ничего, ладно?
- Ладно. Я к тебе даже в форточку не пролезу, видишь, какая она маленькая. А окна навеки забиты.
- Я буду приезжать, Фома. Завтра приеду. - вместо слёз у Вики вспотели ладони, и на стекле остались два мелко-мелко мокрых пятна. Она вытерла их и убрала руки с окна. - Ты ешь черешню.
Фома засмеялся - представил Палёнову. Снова забултыхалась внутри Фомы какая-то гадость, он отвернулся, как будто пошёл за черешней, - так хотелось ему выбить окно и забыть про всё это дело, чтобы они были с Викой опять свободны, как ветер .
Вика, снова приставив ладони лодочками к окну, смотрела на то, что находилось в палате Фомы.
- Фома, ты у самого окна, что ли, спишь? Не дует?
- Жарко. - Фома взял пакет с черешней. - Вкусная черешня. Спасибо, Вик, ты не вози ничего. Не надо.
Вика даже обиделась.
- Ага, а успешное лечение? Я что, не могу принять в нём посильное участие?
- Вика, я хочу пива и жареную поросячью ногу.
- А я хочу в Пномпень, Фома. Всё будет. У тебя ничего не болит?
- Нет, ничего не болит.
- Как, не болит? Должно болеть! Ну не обманывай, Фома...
- А почему у меня должно что-то болеть?
- Потому что ты в больнице, Фома! - Вика как можно более пристально всмотрелась в лицо Фомы.
По больничному радио испорченный до неузнаваемости голос Галины Петровны рекомендовал Фоме выпить таблетки и приготовиться к ужину.
Фома оживился.
- Вика, сейчас будет шоу.
И действительно: торжественно вплыл ужин вместе с Галиной Петровной. Фома повязал салфеточку, как слюнявчик, и принял поднос от Галины Петровны.
- Что, влюбляетесь? - спросила она, с интересом приглядываясь к Вике.
- Через стекло не влюбишься, - ответил ей Фома.
- Не, говорят, можно, - Галина Петровна подмигнула Вике и пошла к выходу.
Вика почти ничего не услышала из разговора в палате, но на всякий случай приняла строгий вид.
Фома пошлёпал вилкой по картошке-пюре:
- О, рекомендую: режим № 1 "постельный", диета № 5.
- Ну что, нормальная еда...
- Ага, особенно вот это блюдо "Как будто - кто-то умер - с хлебом"...
- Ешь, не разговаривай. Это суперпольза. Вся диетическая еда суперпольза. Ты что, выздороветь не хочешь?
- Хочу. Но от такой еды ног таскать не будешь, а уж в Пномпень после неё - не, не потянешь.. - Фома заглотил вилку пюре и половину паровой котлеты, страдая, запил киселём.
