Но оказалось, что он и сам себя прощает. Ужвалда взял ещё горошка на дорожку и отправился в бокс, оставив Вику и Фому одних. Но их быстро разлучили - шла Анита Владимировна, и вот Вика снова оказалась под окном.
Сергуня принёс Фоме и Ужвалде обед.
- Повезло тебе, Кувалда, - сказал Фома, - просто привалило счастье. А я бы твой проигрыш в унитаз вылил у тебя на глазах.
Когда Вика уходила, Кувалда до ушей улыбался и махал розовыми ладошками с длинными костистыми пальцами. Он пообещал Вике, что будет её ждать с нетерпением, а Вика решила, что добрый Ужвалда может помочь ей в борьбе с Фомой и его болезнью, как - это надо ещё придумать, но помочь точно может.
А Фома и Ужвалда продолжали быть соседями, Фома всячески противился играть с Ужвалдой в карты на еду, но тот настаивал, и Фома придумал замечательный выход - он отвел своего игруна в палату Мхова и Лишайникова, и теперь Кувалда регулярно возвращался оттуда с богатыми трофеями. Когда Мхова выписали, Лишайников остался в одиночестве, и теперь сам приходил к Фоме и Кувалде в бокс. Под предлогом того, что он скучает в одиночестве, Лишайников скрывал, что просто боится находиться с Ужвалдой в своей палате один на один, мало ли что тот может выкинуть... Сергуня тоже регулярно приходил посидеть, сыграл с Кувалдой несколько раз, проиграл даже, и Кувалда к нему очень расположился. Но у Фомы Кувалде выиграть почти не удавалось, у Лишайникова, поднаторевшего, теперь тоже редко, а никто по-прежнему его не навещал. По-хорошему, Кувалда, как человек на вид дикий, мог бы вообще из больницы сбежать, не мучиться, но почему-то не делал этого. Часто он смотрел на медсестру Танечку так, что Галине Петровне приходилось сразу идти к Фоме за объяснениями, а Танечке прятаться в процедурном за стеклянным шкафом.
- Что-что? Бедного Кувалдометра взяли в больницу как раз в разгар его брачного периода, вот что, - как-то по секрету сообщил Галине Петровне Фома.
- А... Они такие. У них такое бывает... Тогда ясно. - и вскоре эта секретная информация стала известна всему персоналу. И теперь в бокс Фомы и Ужвалды не заходил из женщин уже почти никто.
Однажды лунной ночью под окно бокса пришли и сели негры. Выкатив урну на середину, один негр уселся на неё, поставил перед собой четыре барабана, из которых только два - нормальные барабаны, а остальные совсем уж барабанчики, особенно самый маленький. Поставил и, разбивая тишину, начал стучать по ним плоскими ладонями. Другой утыкал клумбу звонкими деревянными палочками с блестевшими под луной шариками на концах. Негр ударял молоточками на длинных ручках по шарикам, дребезжал по палочкам, широко открывал рот и закидывал голову.
Кувалда подскочил к окну и, выкатив глаза, прислонил их к стеклу.
- Тёх-тё-тё-тё-тё-теххх... - негромко и тревожно неслось между инфекционным отделением и моргом. - Бы-ды-дымс, дымс, дымс, бы-ды-дымс...
Третий негр приплясывал босыми ногами по асфальту, нагибался, бил несколько раз по нему ладонями, хлопал себя по животу и заду - и снова приплясывал. Сначала шлёпала по асфальту пятка, сразу за ней хлопала рука по среднему барабану, "ты-тох-х-хх" - откликался большой барабан, семенила дробь по маленьким, как будто тропический ливень по листьям пальм звенели палочки на клумбе.
- Кувалда, это кто - друзья твои пришли, да? - то, что происходило, просто потрясло Фому, но он старался говорить весьма равнодушно, чтобы Ужвалда чего не подумал. Но Ужвалда молчал.
- Вом, бо-бо-бо-боа, - приглушённо пел тот, который плясал, - вом, бо-бо-бо-боа...
Барабанщик тоже ему подпевал, а тот, что звенел палочками, молчал и только зловеще улыбался, как показалось Фоме, который смотрел из засады, прячась за штору. Кувалда, как загипнотизированный, не отрывал от негров глаз. Тонкие кривые ноги пляшущего колыхались в очень широких раструбах длинных трусов, теперь и он тоже улыбался, и тоже зловеще, в этом не было уже никакого сомнения.
- Кувалдометр, дурак, ты достал уже молчать! Это твои друзья? Или кто это? Откуда их принесло?
Но Кувалда даже не оборачивался на Фому, но было видно, что его колени дрожат мелкой дрожью.
