- Ух! - Мы спокойно вздохнули. До утра. А там опять волнение перед поверкой...
Так мы прожили 11 дней. Вплоть до Томска, где кончалось наше плавание по рекам, два раза в день мы волновались. Одно время, день на 7-ой или 8-ой, даже сами хотели заявить об исчезновении Усти... Но воздержались.
Побег был открыт в Томске.
В середине июня 1888 года мы подплывали к Томску.
Настроение тревожное. Сейчас разразится буря. Побег будет открыт очень быстро.
На барже, как только мы причалили, появилась приемочная комиссия и новый конвой. На палубу притащили стол, статейные списки, уселись полицмейстер, прокурор, офицер и наш капитан Мукалов. Нас выстроили отдельно от уголовных и начали вызывать по фамилиям, сначала каторжанок.
- Екатерина Тринидатская!
- Здесь! - Она вышла и встала в сторонке.
- Надежда Сигида!
- Здесь!
- Устинья Федорова!
Молчание...
- Устинья Федорова! Выходите скорее! Не задерживайте! Молчание...
- Федорова! Федорова! Где же она?
- Не знаем! Вероятно ушла куда-нибудь!
Долго ее звали. А ее все нет и нет. Мукалов вскочил, побежал к уголовной группе и там стал ее вызывать. Оказалось, Федорова есть, но не та.
- Старший! Где Федорова? На поверке была?
- Так точно была! Утром видал ее, сам подавал ей воду умываться!
- Отыскать ее! Может она в трюме спряталась?!
На глазах Мукалова слезы. Плаксивым голосом он обращается к нам:
- Скажите, где же она?
- Не знаем! Откуда нам знать?
- Что же вы со мной делаете? Губите меня! Ведь мне отвечать за нее придется.
Поиски длились долго, но, конечно, ни к чему не привели.
Наконец водворилась тишина. Комиссия продолжала приемку. А мы думали, что-то дальше будет?
Яркий солнечный день. Нас вывели с баржи, на берегу мы расположились отдельной группой. Густая цепь конвоя кругом. Лица серьезные, озлобленные. "Одна убежала; кто их знает, может еще кто побежит?".
Товарищ М. Барчинский вытащил свою скрипку, заиграл веселую песню, и мы ее подхватили.
На душе было легко. Устинья ушла!
Через некоторое время нас повели пешком к тюрьме, где мы должны были до дальнейшей отправки уже на места, кто по Западной Сибири; кто на Восток, пробыть дней 8-10.
У ворот тюрьмы мы остановились, и наш староста, подозревая, что партию хотят сразу разбить, заявил, что нам необходимо сначала осмотреть камеру, в которую нас хотят поместить.
После долгих препирательств и приезда полицмейстера, нам показали камеру, и мы согласились в ней остановиться. Но не успели мы войти, как, вопреки обещанию, камеру заперли на замок. Положение было затруднительное...
В камере не было ни воды, чтобы умыться, ни необходимого места. Да и заперты мы были вместе, женщины и мужчины, что тоже представляло мало удобства... Начали стучать в дверь... Ни ответа, ни привета. Часовой у дверей с винтовкой молчит.
Подымаем стук более энергичный. Ничего! Тогда Н. Л. Зотов решает просто:
- Высадим двери! Нельзя же людей оставлять в таком положении - ни еды, ни воды, ничего!
Недолго мы в те времена рассуждали. Вынули из нар длинную плаху, раскачали ее во всю и давай двигать дверь! Это подействовало. Сейчас же прибежал кто-то и отпер дверь. Через некоторое время прибежал прокурор и, запыхавшись, стал говорить успокоительным тоном:
- Что же это вы!? Ведь это бунт! Нельзя дверей ломать! К тому же я не приказывал запирать вас.
Но дело уже было сделано. Двери открыты, и мы в коридоре, часовой удален от камеры. Наша жизнь быстро вошла в колею. Стали готовиться к пешему путешествию от Томска до Иркутска.
В то время железной дороги не было. Предстояло пропутешествовать 2.500 верст! Но мы были молоды. Нас мало смущали трудности. В конце июня мы тронулись. Партия уголовных, семейных и нас, следовавших на восток, человек свыше 40.
Для багажа были нам даны подводы, на которых мы и посиживали во время пути, когда уставали. А женщины почти всю дорогу ехали. Конвой вел нас по всем строгостям. Цепь нас окружала и наблюдала за партией очень зорко. Дорога, по которой мы двигались, пролегала по густой тайге. Стоило только прорваться сквозь цепь - и прощай! Солдаты предупредили нас, что при малейшей попытке к побегу они будут стрелять по всей партии. Они были враждебно настроены, особенно к нам, и не раз, бывало, нам приходилось жутко. Так в одном месте, при переходе через мост, М. Гоц с кем-то из товарищей заговорился и ушел довольно далеко, шагов на 100, вперед. Их остановил старший, раскричался, вытащил револьвер и стал грозить. Еле-еле удалось его уговорить.
