Я. Гашек
Весной 1918 года невысокий коренастый человек в потертой шинели и смятой каскетке, какие обычно носили солдаты австро-венгерской армии, вышел на площадь Брянского вокзала, на секунду остановился, улыбнулся чему-то — может быть, весеннему солнцу, может быть, своим мыслям — и, вскинув на плечо повидавший немало на своем веку вещевой мешок, быстро зашагал по улице.
На него никто не обратил внимания, зато он обращал внимание на все: на прохожих и на заколоченные, разбитые витрины — следы недавних боев, на часовых, стоящих у дверей некоторых домов, и на картины футуристов, развешанные прямо на заборах, на столбах. От его зоркого, внимательного взгляда не укрылось, что улицы подметали люди совсем не дворницкого вида — явно бывшие буржуи. Он внимательно вглядывался в лица женщин, стоящих в очереди за хлебом, проводил глазами отряд красноармейцев, прочитал несколько объявлений. На Красной площади он долго стоял, глядя на зубчатую стену и на красный флаг, развевающийся в синем небе над древним Кремлем.
Потом заговорил с каким-то прохожим на чистом русском языке, спросил, как пройти на Арбат, и лишь легкий акцент выдал в нем иностранца.
Он поселился на Арбате у бывшего учителя Романа Федоровича Якла, который теперь держал маленькую чешскую колбасную. В колбасной всегда было много народа. И не только потому, что в это голодное время здесь можно было получить знаменитые чешские шпикачки, но и потому, что здесь постоянно кипели страсти. Здесь бывали чехи, которые безоговорочно приняли революцию, не колеблясь, стали на ее сторону, и чехи, которые приходили в ярость при виде красного полотнища и считали часы до того момента, когда смогут покинуть революционную Россию. Тут были и русские коммунисты, и меньшевики, не устававшие спорить и охаивать новую власть.
Роман Федорович Якл никогда раньше не видел худощавого человека, пришедшего в этот весенний день в его колбасную. Но едва пришедший назвал свою фамилию, как стал одним из самых желанных посетителей колбасной, а хозяин отдал ему лучшую комнату в своей квартире. Человек этот был хорошо известен у себя на родине.
И здесь, в маленькой колбасной, его быстро узнали постоянные посетители. Он любил слушать споры, сам часто спорил, шутил с одними, высмеивал других, заводил знакомства, ссорился.
Новый постоялец Романа Федоровича прекрасно разбирался в людях. Чуть ли не с первого взгляда мог определить характер, склонности, настроение человека. И только одного человека, приходившего иногда в колбасную, не мог он разгадать.
Человек этот носил кожаную куртку и пенсне с толстыми стеклами; в черных волосах, несмотря на то, что ему было не так уж много лет, серебрились седые нити. Человек этот никогда не вступал в споры, ни с кем не заговаривал, хотя то, что происходило вокруг, явно его интересовало. Но в конце концов они познакомились — председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Яков Михайлович Свердлов и приехавший весной 1918 года в Москву бывший военнопленный № 294217.
Из колбасной они вышли вместе. Больше жилец Романа Федоровича не возвращался. На другой день за вещевым мешком пришел красноармеец и сказал хозяину колбасной:
— Товарищ Гашек вступил в Красную Армию.
Никто не знал и теперь уже никогда не узнает, о чем разговаривали председатель ВЦИК и будущий автор всемирно известных «Похождений бравого солдата Швейка». Может быть, Гашек слушал Свердлова, и слова Якова Михайловича подтолкнули его скорее сделать то, к чему он уже подошел вплотную, ради чего приехал в Москву, — отдать себя в распоряжение революции.
А может быть, сам рассказал Свердлову о себе, о своей жизни. О том, как в тринадцать лет остался без отца, а через год вынужден был уйти из четвертого класса гимназии, как служил в аптеке, а потом, после окончания коммерческого училища, работал в банке. Правда, служил в банке недолго: начал печататься, пришла известность, и он стал профессиональным писателем. Но известность не принесла богатства — популярный уже не только у себя на родине, но и за пределами своей страны, писатель не имел квартиры, жил в гостиницах, откуда его постоянно выселяли за неуплату. Впрочем, он мог стать богатым, если бы захотел, если бы писал угодное властям. Но Гашек писал юморески,