Естественные эксперименты в истории - страница 38

), рабов или осужденных ссыльных, а первоначально — даже от свободных эмигрантов из низших классов. В Австралии «поселенцы» были людьми состоятельными и в 1820-е годы считались

Соперничество слов «поселенец» (settler) и «эмигрант» (emigrant) можно проследить по снабженным функцией поиска электронным архивам различных газет, таких как, например, The Times. Конечно, это была газета элиты. И все же она стремилась оперировать языком понятий более широкой аудитории и говорить на языке тогдашнего публичного дискурса. До 1810-го слово settler использовалось в газете очень редко, но постепенно оно стало употребляться всего в два раза реже, чем слово emigrant, а в конце концов — лишь на треть реже. Журнал Blackwood’s Edinburgh, все номера которого с 1843 по 1863 год полностью доступны для поиска, в этот период использует слова emigrant и settler одинаково часто (124 и 126 случаев использования соответственно)[132].

Судя по всему, для американских газет до 1851 года не существует такого же подробного и полного электронного архива, какой есть у «Таймс», поэтому изменения частотности слова во времени не так легко отследить. Однако в 1811–1820 годах выходившая на севере штата Нью-Йорк газета Plattsburgh Republican использовала слово settler в два с половиной раза чаще, чем emigrant[133]. Огромная база данных Making of America, которая содержит 9612 книг и 2457 подшивок журналов, опубликованных в Соединенных Штатах на протяжении всего XIX века, выдает около 40 000 случаев использования слова settlers, 18 500 — emigrants и лишь 7000 — immigrants.

Такой дрейф в сторону слова settler далеко не в первую очередь объясняется идеями национализма. Британские националисты убеждали потенциальных эмигрантов ехать в британские колонии, а не в Соединенные Штаты, но без особого успеха: Соединенные Штаты оставались основной целью британских иммигрантов (не говоря уже об ирландцах) в течение большей части XIX века. Американцы вернули долг в 1810-х и 1900-х годах, массово эмигрируя в Канаду. Слово «поселенец» в большей степени ассоциировалось со статусом фактического жителя метрополии, полноправного гражданина сообщества развитых стран. Но общий язык и представления об общем расовом происхождении явно помогали британским и американским «невидимым иммигрантам» вливаться в общества друг друга, «почти не вызывая кругов на воде»[134]. В какой-то степени потоки миграции в двух англоязычных сообществах взаимодополняли друг друга.

Аргентина и Сибирь также извлекли пользу из непромышленной эотехнической революции, но, поскольку бум там случился поздно, промышленные технологии в виде парового транспорта сыграли более важную роль в стимулировании подъема. Произошел ли в умах этих обществ подобный «переворот навстречу поселенцам»? В случае Аргентины ситуация неоднозначна. В 1890–1914 годах 1,25 миллиона испанцев мигрировали в Аргентину, из них 37 % впоследствии вернулись домой. Поначалу Аргентина на удивление враждебно отнеслась к этим иммигрантам, большинство из которых были уроженцами Галисии, а не Андалусии, родины первых аргентинских колонистов. Но с начала 1880-х аргентинцы, по крайней мере на словах, стали понемногу признавать в испанцах родню, и темпы испанской иммиграции выросли, подготавливая почву для переворота в общественном сознании.

С другой стороны, в тот же период в Аргентину прибыли полтора миллиона итальянцев, из которых 55 % впоследствии вернулись обратно. Ни испанские, ни итальянские иммигранты не приняли аргентинского гражданства: «Только 2 % всех иммигрантов в период с 1870 по 1920 годы натурализовались»[135]. Это предполагает менталитет скорее странников, нежели поселенцев.

Признаки переворота в общественном отношении к Сибири значительно более различимы. На протяжении большей части XIX века в ней видели «край вечных бурь и снега… сырые, бесплодные земли, усеянные мрачными каторжными шахтами»